Грозная Русь против «смердяковщины» - [25]
Не соглашусь и тут.
Да, конечно, по «делам» аристократии проходили и их дворяне (скажем, по делу Федорова-Челяднина аж 50 душ). Но это было дело очень громкое, исключительное по масштабам, а в общем, как тут же, сам себе противореча, пишет Дмитрий Володихин, «трудно установить, сколько именно и по какому «делу» было их казнено (…) Конечно, многих повыбило на войне. Кое-кто скрывался от службы «в нетях». Но, видимо, и террор сказал веское слово». Согласитесь, дорогого стоит это «видимо», ставящее под сомнение весь обвинительный уклон. Ведь и в самом деле, за 10 лет погибли многие, а дети еще не успели встать в строй, и «отказников», которым осточертела война, лишающая дом хозяйского присмотра, тоже на десятом году войны было достаточно. А значит, утверждение об армии, обескровленной в первую очередь террором, тоже нельзя признать верным. Как нельзя и согласиться с тезисом о «казанской ссылке» как причине падения боеспособности – просто потому, что (как я уже писал) сосланные в 1565-м были возвращены домой в 1566-м, а в течение именно этого года никаких масштабных действий в Ливонии не случилось.
Все сказанное, разумеется, не означает, что террор – это хорошо. А означает только лишь то, что у всего есть своя цена. И цена, уплаченная Иваном за искоренение «пятой колонны» в тылу и хотя бы ограниченное открытие социальных лифтов, была вполне приемлема. Не заплатить ее означало бы совершить государственную измену. А что успехи сменились поражениями, так, извините, на втором десятке лет изнурительной войны трудно воевать в полную силу, да еще и, как на втором этапе Ливонской кампании, – со всей Европой…
Глава IX. У последней черты
Давно живу, знаю: есть люди, которым все ясно раз и навсегда – как моему другу Виктору, уже 3 десятка лет убежденному, что, победи Наполеон при Ватерлоо, он бы непременно опять покорил Европу, и ничего тут уже не поделаешь. Завидую таким, но подражать не могу, а учиться поздно.
Поэтому.
Уважаемым коллегам, упрекающим меня за слабое поминание, скажем, русских жестокостей в Полоцке, отвечу, что жестокости эти слишком уж по-разному в разных источниках упомянуты, так что не считаю возможным придерживаться краткого курса. Помянул, и будя. А уважаемым не коллегам, не любящим Ивана за то, что он мало похож на завсегдатая модных салонов Века Просвещения и прочих конститусьонэров, хотелось бы указать на то, что аристократов, хотя бы даже всего лишь неприятных для властей, и в Веке Просвещения насекомили так, что мама не горюй. Иван же жил и работал все-таки задолго до энциклопедистов, и если уж судить его, то только внимательно присмотревшись к тому, что творилось тогда же и по тому же поводу в светочах цивилизации: хоть Англии, хоть Франции, хоть Германии или Испании.
Подозреваю, однако, что, присмотревшись, любой, кому все же не влом шевелить мозгами, воспылает к Ивану самыми нежными чувствами, как к ведущему гуманисту эпохи…
…Итак, плавно продвигаясь к финишу, мы достигли середины пути, и пришло время поговорить об отношениях царя с митрополитом Филиппом Колычевым, столь ярко расписанным г-дами Лунгиным, Радзинским и прочими, имя же им легион, – а избежать разговора на сию тему никак нельзя, ибо слишком многое она объясняет в дальнейшем. Приступая же, прошу учесть, что тонкость сюжета невероятна, и потому во первых строках не могу не принести искреннюю благодарность церковным исследователям (в первую голову митрополиту Иоанну (Снычеву), без опоры на труды которых я, коснувшись вопроса, неизбежно оказался бы таким же придурком, как и очень многие.
Сам по себе сюжет расписан маслом в три слоя.
Классика.
Начиная с Карамзина.
Хоррор рулит: злой психопат и самодур Иван посылает ужасного маньяка Малюту извести бедного святого старца, смиренно принявшего кошмарную смерть, а затем сообщает всем, что старец угорел от жара, – и эта версия, поднятая на знамя первым российским «дельфином», пережила века.
На самом же деле, если плотно разжмурить глаза, кольчужка сразу же видится коротковатой. Ибо неизбежно возникает вопрос: а зачем вообще, с какой такой стати Ивану надо было убивать Филиппа? И больше того: откуда мы вообще (и Карамзин, в частности) знаем, что убил именно Иван?
От Курбского. Несерьезно.
От Таубе и Крузе, чистых подонков, которые клеветали как жили, так что даже Руслан Скрынников отмечает, что их отчет о событиях «пространен, но весьма тенденциозен».
Из Новгородской третьей летописи, писанной спустя тридцать, а то и сорок лет после смерти митрополита на основе «Жития», составленного чуть раньше. Извините, но прав Вячеслав Манягин: «Это все равно, как если бы написанную в 1993-м биографию Сталина через 400 лет стали бы выдавать за непререкаемое историческое свидетельство». Тем паче и с «Житием» не все слава богу. Мало того, что авторы Ивана откровенно ненавидят. Мало того, что писали они со слов, мягко говоря, субъективных свидетелей типа старца Симеона (Кобылина), бывшего пристава при Филиппе, и соловецких монахов, ездивших в Москву во время суда над митрополитом давать против него показания, – то есть лиц, прямо причастных к интригам против святителя. Так ведь и прямых ошибок (чтобы не сказать вранья) там полно.
