Грозная Киевская Русь - [82]

И дальше в том же договоре упоминаются бояре Игоревы. «А великий князь русский и боляре его да посылают в Греки к великим цесарем греческим корабли, елико хотять, со слы и с гостьми…» Двусторонняя присяга на договоре должна была служить гарантией его выполнения: русская делегация присягала на том, «…яже суть написана на харатьи сей хранити от Игоря и от всех боляр и от всех людей от страны Рускыя в прочая лета и во ину.

Аще ли же кто от князь или от людий русских ли хрестеян или нехрестеян преступит се, еже написано на харатьи сей, будеть достоин своим оружием умрети…»[380]

То же имеем и в договоре кн. Святослава 972 года. Князь Святослав заключает договор. Он говорит за себя и за тех, кто находится под его рукою, «иже суть подо мною Русь, боляре и прочий». Клянется он не один: «…кляхся ко цесарем греческим и со мною боляре и Русь вся… Аще ли тех семех преже реченых не сохраним, аз же и со мною и подо мною, да имеем клятву от бога, в его же веруем, в Перуна и в Волоса, скотья бога…» Характерно, что в договоре Святослава князья уже не упоминаются, а называются только бояре.

С. М. Соловьев по этому же поводу замечает: «Князьями никогда не называются простые мужи, но всегда только члены владетельных родов». Но тут же С. М. Соловьев высказывает ни на чем не основанное положение, что эти князья, о которых говорят договоры, есть «родичи» киевского князя. Впрочем, он тут же и прибавляет: «Об отношениях этих родичей к князьям мы ничего не знаем»[381]. Поиски «родичей» увлекли нашего крупнейшего историка на ложный путь и не позволили ему видеть того, что было на самом деле.

Едва ли не правильнее будет признать в этих князьях с несколько разукрашенными византийской терминологией титулами местных князей, которых систематически подчиняли себе, а потом и истребляли киевские князья. Когда писалась летопись, имена многих из этих князей уже были забыты, имена других летописец не счел нужным называть, поскольку у него была вполне определенная задача изобразить в наиболее привлекательном виде историю князей Рюриковской династии, несомненно, враждебной всем другим княжеским ветвям: мы знаем, как беспощадно расправились Рюриковичи с непокорными им местными князьями. Никаких «родовых» междукняжеских отношений здесь мы не видим. Впрочем, и сам С. М. Соловьев, самый ярый защитник «родовых» междукняжеских отношений, должен был сделать очень существенную оговорку, что «эти отношения (т. е. отношения киевских князей IX–X вв. к другим, не киевским князьям. — Б. Г.) не были подобны последующим родовым отношениям княжеским, именно уже потому, что родичи (!) Рюрика называются мужами его, что указывает на отношение дружинное, следовательно, служебное, а не родовое»[382].

Если отбросить «родичей» Рюрика, которые якобы называются «мужами», как не доказанный, не доказуемый и не нужный даже самому Соловьеву домысел автора, получится формулировка политического строя Киевского государства X в., хотя и не исчерпывающая, но в основном правильная. «Мужи», сидящие по местам, оказываются в «служебных» отношениях к киевскому князю. Как мы сейчас увидим, не только «мужи», но и князья, ни в каком родстве с Рюриком не состоящие, быть может, лишь за отдельными и очень редкими исключениями.

Договор Игоря 945 года дает нам очень интересные детали, по которым мы можем несколько ближе всмотреться в тогдашние политические отношения.

Мы имеем здесь не только общее место о том, что Игорь «посла муже своя к Роману» или указание на то, что уполномоченные, явившиеся к византийскому двору были «посланы от Игоря, великого князя русского и от всякоя княжия и от всех людии Русския земля», но и очень любопытный перечень этих уполномоченных «слов» и «купцов».

В данном случае нам особенно интересны «слы». Бросается в глаза их высокое положение в обществе и государстве: они и в договоре стоят на первом месте, имеют золотые печати и право на привилегированное положение в самом Царьграде как высокие представители своей страны. Но и этого мало. Мы имеем здесь совершенно ясные указания, кого именно представляют эти делегаты.

Ивор является послом самого Игоря, великого князя русского. Он стоит на первом месте и выделен особо. Он не смешивается с остальными «общими силами». Среди этих последних в порядке их упоминания в договоре идут: Вуефаст — посол Святослава, сына Игорева; далее называется посол жены Игоревой, княгини Ольги, и Игоря, племянника Игорева; еще один представитель другого племянника Игоря — Якуна поставлен ниже. Здесь важно отметить, что послы даже жены Игоря и его сына попали в число «общих слов», чем подчеркивается особое значение великого князя Киевского, что находится в полном согласии с другими имеющимися в нашем распоряжении источниками. Называются дальше, по-видимому, княжие мужи — бояре и знатные женщины (а может быть, только одна), имевшие своих представителей в этом посольстве: Предслава[383] и жена Улеба Сфандра. Всех мужей названо 20. За ними идут купцы. Их 30. О том, кто эти мужи, мы уже говорили. Здесь необходимо подчеркнуть их положение при князе и значение в качестве уполномоченных от Киевского княжеского правительства. Это ведь все знать, те самые светлые князья и бояре, о которых так часто говорят договоры. Это те, о которых Святослав в договоре 972 года сказал «иже со мною», в отличие от других, которые были «под» ним. Не сами они едут в Византию, а посылают своих людей, людей из своих собственных дворов, приблизительно таких же, какие были у кн. Ольги и кн. Святослава.