Гроза на Шпрее - [72]

Полковник Горенко, казалось, не слушал ее оправданий.

— Так говорите, Вернер Больман? — переспросил он и записал фамилию в блокнот. — Хорошо, проверим, что это за птица… Даже если он упорхнул из наших рук… — полковник неожиданно улыбнулся и рывком поднялся. — Сейчас пришлю врача, и немедленно спать. Инструкции получите завтра. Да не горюйте вы так! Пусть порхает на свободе. Может, для нас это к лучшему.

В санитарной машине

Сидя в санитарной машине, мчавшейся по автостраде. Григорий все время поглядывал на золотые погоны, поблескивавшие у него на плечах. Нунке советовал для большего престижа облачиться в форму майора, но Гончаренко специально выбрал погоны с одним просветом и четырьмя звездочками — погоны капитана: в этом звании он числился в списках офицеров Советской Армии. Ему вспомнилось замечание Нунке; «А вам к лицу эта форма!» Тогда он лишь мягко улыбнулся. А теперь, теперь…

«Да, герр Нунке, мне к лицу эта форма! Очень уж по мне эти бриджи, эти сапоги, фуражка с красной звездочкой и китель с погонами капитана, — думал Григорий, глядя, как ныряют под радиатор машины прямоугольные плиты автострады. — Много людей сейчас носят эту форму. Кое-кто нарядился в новую, как говорится, с иголочки. На некоторых она поношенная, уже утратившая свой первоначальный вид, на ней, словно на лице, появились морщинки, и она как бы стала частью человека, который ее носит. Еще на ком-то она обтрепалась, загрязнилась, и он надоедает интенданту, бегает за ним, ждет не дождется выдачи нового обмундирования. Но какая бы она ни была, новая или старая, люди с гордостью носят форму армии-победительницы. И хотя сейчас я облачился в нее по приказу Нунке, не его интересам она будет служить! Я с радостью надел эти зеленые доспехи, на которые с симпатией глядят друзья и перед которыми дрожат недруги. Потому что я, Григорий Гончаренко, имею на это право!»

Они ехали уже два часа. В санитарной машине, кроме Гончаренко, были еще двое. Один, мрачный верзила, склонился над рулем, сосредоточенно глядя вдаль и не проявляя никаких признаков беспокойства. Второй, рыжий, сухощавый и юркий, который сидел на боковом сиденье, явно нервничал. Особенно это бросилось в глаза, когда пересекали границу сектора: он то пересаживался с места на место, то начинал что-то насвистывать, каждую минуту выглядывая в окно. Водитель, которого раздражало это непрерывное движение, не выдержал и, чуть повернувшись в его сторону, сердито крикнул:

— Чего ты крутишься, словно вошь на гребешке!

Впрочем, границы как таковой не было. Маршрут пролегал в объезд контрольно-пропускных постов, и лишь названия населенных пунктов говорили о том, что они находятся уже не в Бизонии, а в Восточной зоне. На коленях Григория лежал планшет с картой. Зная пунктуальность Нунке, он ни на шаг не отклонился от избранного маршрута. Ведь по окончании операции каждому из них придется писать отчет, и поэтому малейшее нарушение плана в случае провала будет для Нунке удобной зацепкой, чтобы обрушить на Григория свое бешенство.

Сейчас они находились километрах в сорока от цели своей поездки.

— Скоро приедем, — предупредил Гончаренко своих спутников. — Предупреждаю еще раз: к оружию ни в коем случае не прибегать.

— Зачем же нам его выдали? — спросил юркий.

— Чтобы кое у кого не дрожали поджилки.

Сухощавый обиженно замолк, а верзила с издевкой улыбнулся. Было заметно, что они не очень-то любят друг друга.

За стеклом промелькнул черно-желтый указатель, сообщая путешественникам, что до Грюнхауза осталось пять километров. Эти километры проехали молча. Каждый думал о том, что их ждет. Григорий, хотя и понимал, как это опасно, но втайне все же надеялся тайком встретиться с кем-то из своих, поговорить, пожать руку, или хотя бы поймать теплую улыбку, приветливый взгляд… Водитель стал еще мрачнее, его руки крепко вцепились в руль, выдавая скрытое напряжение. Вертлявый снова засуетился. Он то вынимал, то прятал грязный носовой платок, вытирая им шею и ладони.

— Подъезжаем! — сказал он хрипло только для того, чтобы нарушить гнетущее молчание.

Свернув с автострады, машина по отлогому склону выехала в Грюнхауз. Гончаренко развернул карту города.

— Поезжайте прямо к кирхе, потом сверните направо на Банхофштрассе, это где-то там.

Больница находилась в длинном, неказистом на вид помещении, сложенном из красного кирпича. Окна на обоих этажах были закрашены белым. У подъезда, освещая широкую дверь, горел яркий фонарь. В его свете на гребне крыши тускло поблескивала металлическая штанга с вырезанным из жести причудливым гербом города.

Машина остановилась в желтом круге света.

— Вот мы и приехали, — сказал Григорий. — Вы останетесь и приготовите носилки, а я пойду узнаю, что к чему. На всякий случай мотор не выключайте!

В помещении Григория сразу окутал специфический запах больницы: дезинфекции, йода, лекарств. В приемном покое, куда он попал, панели были покрашены в светло-голубой цвет, влажный линолеум на полу поблескивал чистотой, его, видно, недавно вымыли. В приоткрытую дверь Гончаренко увидел двух санитаров, которые несли бачок, из-под крышки свисал окровавленный бинт.