Гроза - [18]

– Погода – как в одном из твоих полных депрессняка рассказов… – Люба скинула в прихожей кеды и поставила мокрый зонтик сушиться, прошла в комнату. – Ещё только какой-нибудь вампирши в подворотне не хватает.

Оксана почему-то стояла к ней спиной, по которой струился блестящий плащ иссиня-чёрных волос – то ли сморкалась, то ли…

– Почему не хватает? А чем я плоха? – Повернувшись, подруга оскалила совершенно натуральные, зверски длинные клыки: – Ы-ы-ы…

– Да иди ты! – Вздрогнув, Люба ощутила, как в сердце вонзилась маленькая острая иголочка – к счастью, только на один миг. – Черепанова, так же до инфаркта довести можно!

Видимо, накладная вампирская челюсть далеко не идеально сидела во рту, поэтому у Оксаны вышло что-то вроде:

– Эшо нажываешша шоковая ферафия.

– Я те щас дам шоковую терапию! – Люба в порыве праведного гнева кинулась на подругу, дабы воздать ей по заслугам, и челюсть, полетев на пол, закатилась под кровать.

С досадливым кряхтением Оксана опустилась на корточки и, далеко выпятив пухлый зад пятидесятого размера, принялась изучать подкроватное пространство с дотошностью учёного-натуралиста, снимающего фильм о термитах. Выудив свой «реквизит», покрытый хлопьями серой домашней пыли, она пробурчала:

– Ну вот, теперь мыть придётся.

– Ничего, ополоснёшь. А вообще, пылесосить не мешало бы почаще. – Люба плюхнулась на кровать, обводя взглядом знакомые плакаты рок-групп. – Сдохнуть охота…

– Это ангст, детка! – подняв палец, изрекла Оксана. – А сейчас у нас с тобой будет hurt/comfort!

– Блин, Рокерша, это уже не фемслэш! – Люба перевернулась со спины на живот. – Это жизнь!

Оксана пододвинула к кровати компьютерное кресло, села в позе врача-психоаналитика.

– Так… Излагайте свободно всё, что вас беспокоит. Ни о чём не умалчивайте, любые детали могут иметь большое значение.

– Да чего тут излагать… – На животе лежать было неудобно, начинала болеть вытянутая шея, и Люба опять перевернулась на спину. – Собственно, вкратце ты уже слышала по телефону. Понимаешь, она у меня стоит перед глазами – с гитарой, такая красивая, в обалденных сапогах и белой рубашке…

– Ну, понятно, имеет место влюблённость в остром начальном периоде, – с умным видом кивнула Оксана. – Но влюблённость и любовь – вещи далеко не идентичные. Первая имеет свойство довольно быстро остывать, а вот критерии второй – тема, над которой бьются и учёные, и мыслители, и простые люди уже много веков.

– Да это-то всё понятно, – вздохнула Люба. – У тебя комп включен?

– Он у меня всегда работает, – ответила подруга. – А ночью – в спящем режиме.

– Пусти-ка, я тебе кое-что покажу. – Люба заняла место в кресле и быстро застучала по клавиатуре – на уже открытой в браузере вкладке с YouTube набрала в поисковой строке «махинджи вар». – Вот, послушай.

Оксана надела наушники, сдвинув их с одного уха, чтоб слышать Любу.

– Это твоя дама сердца, что ли, поёт? – хмыкнула она.

– Не тупи! Сейчас это поёт какой-то мужик, – терпеливо объяснила девушка. – А она эту песню пела у нас на шашлыках… У неё голос… Даже не знаю, как сказать. Сердце будто бархатной тряпочкой гладит.

– О!.. «Будто бархатной тряпочкой». – Оксана придвинула к себе блокнот, страницы которого были вдоль и поперёк исчёрканы корявым почерком, быстро записала. – Надо будет куда-нибудь ввернуть этот перл.

– Ты слушай, слушай, не отвлекайся.

Люба тем временем открыла Яндекс и прошерстила интернет на предмет перевода песни. Поисковик выдал несколько вариантов, но того, который Валерия прочла в тот вечер, с нежной тоской глядя ей в глаза, среди них не было.

– Ну, вот примерно о чём в этой песне поётся. – Разочарованно вздохнув, Люба открыла первый попавшийся текст. – Тот самый перевод я не могу найти: наверно, это Лерин собственный.

Оксана прослушала песню, прочла перевод, глубокомысленно покивала головой.

– Пожалуй, если это пропеть бархатным голосом под гитару, в красивых сапогах и белой рубашке, когда вокруг стоит приятный майский вечер, то женский восторг будет обеспечен. Наверно, она как-то задела тебе голосом сексуальную чакру, поэтому у тебя сейчас такая истерика: «Люблю её, хочу её, жить без неё не могу!»

– Умеешь ты всё опошлить, – надулась Люба, отойдя к окну.

– Поручик Ржевский – моё второе имя, – невозмутимо выгнула бровь подруга.

Зачем-то взяв с полки рецептурный справочник, она вырвала из блокнота листок и принялась что-то писать, а Люба утопала взглядом в дождливой тоске города. Её чувства после Оксаниного «психоанализа» лежали, словно вскрытые и распластанные на прозекторском столе.

– На, влюблённая женщина, держи рецепт. – Оксана протягивала ей листочек с каракулями.

– Боже, что это? – Люба всмотрелась в строчки, которые будто писал правой рукой обкуренный в хлам левша, покрутила листок так и сяк. – Поздравляю, Черепанова, у тебя идеальный врачебный почерк!

– Ну дык, – пожала плечами та. – Стараемся.

Кое-как Люба всё-таки разобрала эти иероглифы. Подогнанный под правила фармакологического оформления «рецепт» в переводе с латыни гласил следующее: «Вино 750,0 мл; фрукты 1000,0 г; кровать 1 шт». После «MDS» было написано уже по-русски: «1 раз в день на ночь, и гори оно всё огнём. Если имеет место простое страдание х-нёй, забить на всё и прекратить выносить мозг и себе, и врачу».