Грот Дайомы - [18]

Тоска!

Чего же ему надо?

Он говорил, что является искателем славы и богатств, и он не лукавил: то, что она видела в своем магическом кристалле, подтверждало его слова. Он и в самом деле ходил по свету, искал богатство и честь, бился за них на море и на суше, в Гиперборее и Туране, в Офире и Стигии, в Асгарде и Заморе, в Боссонских топях, в дебрях Конаджохары и Черных Королевствах… И она, при первой их встрече, обещала ему то, чего он жаждал – богатство и славу.

И не обманула!

Правда, лишь богатство было реальным; богатство и роскошь ее подземного дворца, золото и драгоценности, чудеса ее садов, ее вышколенные слуги, что могли угадать даже невысказанные желания. Богатство, нега, покой… Что еще нужно мужчине, такому мужчине? Слава? Что ж, она выполнила свое обещание и насчет славы… Она посылала ему сны; сны, в которых он был великим воином и полководцем, покорителем стран и городов; сны, в которых он вел огромные армии через горы и пустыни, на штурм вражеских цитаделей; сны, в которых он сражал великанов и демонов; сны, в которых он, восседая на престоле, правил и вершил суд. Разве этого мало?

Иллюзия, конечно; зато, обладая всем этим – пусть во сне, а не наяву – он не подвергал риску свою жизнь… Или он хочет именно риска? Жаждет опасностей и странствий? Больше, чем ее любви?

Если б она могла отправить его в последний поход… в самый последний, после которого он принадлежал бы ей, только ей, безраздельно… Если б он в последний раз испил чашу риска и возвратился, оценив то, что она готова ему предложить… Если б он дал слово, что останется с ней навсегда… Если б он…

Внезапно глаза Владычицы сверкнули, слезы высохли; она поднялась, отложив зеркало в сторону, потом решительно протянула над ним ладонь, стиснула пальцы в кулак и выпрямила их, шепча заклинания. В прозрачной глубине возникли каменные башни под серым хмурым небом, белые снега, что громоздились у стен отлогими холмами, скованное льдами море… Мгновение она всматривалась в ненавистный замок, в угрюмый пейзаж, потом стерла картину одним повелительным жестом тонкой руки.

Если б он уничтожил стигийца! Уничтожил, остался жив и возвратился к ней! Навсегда!

Эти желания – избавиться от стигийца и сохранить возлюбленного – были столь сильны, что порожденный ими магический импульс достиг Камня; Серого Камня, застывшего на своем железном ложе в глубочайшем из подвалов ее дворца. Камень все так же казался холодным и мертвым, но то была лишь иллюзия, одна из многих иллюзий, что так охотно подчинялись Владычице Острова Снов, прекрасной Дайоме. На самом деле искорка жизни зажглась, вспыхнула и начала разгораться в твердой и жесткой глыбе гранита… Или то был базальт?.. Такой же твердый, жесткий и неподатливый?

Но Камень не был уже ни базальтом, ни гранитом, ни мертвым обломком скалы. Он будто бы плавился изнутри; вспыхнувший в нем огонь шел все дальше и дальше, пока не прикоснулся к поверхности – и она тоже начала плавиться и течь, вспучиваясь в одних местах и опадая в других, где-то вытягиваясь и где-то сокращаясь, расширяясь и суживаясь, подрагивая и трепеща. Так длилось долго, очень долго, пока глыба базальта – или гранита? – не приняла новую форму, напоминавшую высеченное из камня человеческое тело. Оно было серым и холодным, но уже не мертвым, как породивший его обломок скалы.

И Владычица Дайома, почувствовав вспыхнувшую в камне жизнь, довольно кивнула головой и села в кресло – поразмыслить о стигийце, о Древнем Духе, который покровительствовал ему, о своем возлюбленном и о существе, пробудившемся от сна в самой нижней камере ее дворца.

* * *

– Мой корабль был сделан из хорошего дерева, – сказал Конан. – Обшивка пробита, киль треснул, весла переломаны, но осталось много крепких досок. Клянусь Кромом, был бы у меня топор…

Он замолчал, мрачно уставившись на клетку с крохотными птичками в многоцветном оперении, чьи мелодичные трели соперничали со звоном фонтанных струй. Фонтан бил вином; судя по запаху, это было аргосское.

– И что бы ты сделал, будь у тебя топор? – спросила Дайома. Владычица Острова Снов сидела в невысоком креслице из слоновой кости. Поза ее была небрежной и соблазнительно-ленивой, но прищуренные глаза с тревогой следили за киммерийцем. Он расположился в траве у ее ног, задумчиво уставившись в большую серебряную чашу.

– Я сделал бы плот, если б нашлись веревки, – сказал Конан. – Сделал бы плот и уплыл на восток или на запад… или на север, или на юг… к большой земле или в пасть Нергалу, все равно.

Прекрасные глаза Дайомы наполнились слезами.

– Тебе плохо со мной… – прошептала она. – Плохо, я знаю… Но почему? Разве ты не искал богатства и славы? И разве ты не обрел их? Тут, у меня?

– Богатство – пожалуй… Но слава, что приходит во сне, и кончается вместе с ним, мне не нужна. Утром я уже не помню, с кем сражался и кого покорил. Но Кром видит, не это самое главное…

– А что же?

– Что? – Конан медленно перевернул чашу, убедился, что она пуста, и вновь наполнил ее из фонтана. – Знаешь, я странствовал по свету и думал, что завоюю власть, славу и богатство и буду счастлив. Но здесь, у тебя, я понял, что все не так. Не так! Поиск сокровищ дороже самих сокровищ, битва за власть дороже самой власти, путь к славе дороже самой славы… Понимаешь?