Гросспираты - [12]

В Германии имелось много профессоров международного права, поднаторевших на подыскании любых аргументов в целях оправдания агрессивной политики. Они были достаточно смелы и услужливы во времена успехов нацизма. Они сильно приуныли в последующие годы, когда звезда нацизма стала меркнуть. И совсем спрятались в щель, когда Германия оказалась разгромленной. Именно поэтому Зиммерс вынужден был довольствоваться услугами не какого-нибудь именитого профессора—международника, а всего лишь доцента Боннского университета Германа Мозлера. Киты международно-правовой «науки» предпочли остаться в тени.

Строго говоря, трибунал вовсе не обязан был принимать заключение такого экспер­та. В любой стране суды прибегают к услугам экспертов (или, как их часто еще называ­ют, сведущих лиц), когда дело касается специальных знаний, которыми судьи не обла­дают. Все слышали о медицинских, технических, экономических и иных экспертизах.

Но о какой экспертизе могла идти речь при решении вопроса, являются ли преступ­ными или не являются таковыми действия Германии, действия Редера, связанные с нападением на Норвегию. Ведь здесь эксперт мог оперировать лишь чисто юридическими категориями, ссылаться на договоры и соглашения, связывавшие Германию и Норве­гию, давать свою интерпретацию этих актов, в сущности, делать то, что по долгу своему обязаны сделать судьи, люди с огромным юридическим опытом и знаниями.

Тогда зачем же суд все же разрешил защите, в составе которой были профессора международного права, предъявлять экспертное заключение доцента? Вспоминаю свою беседу об этом с профессором А. Н. Трайниным. Оба мы пришли тогда к выводу, что на данный вопрос ответ надо искать не в кодексах и не в существующих правилах уго­ловного процесса, а только в политике. На организационном совещании трибунала, где решалось, разрешить или не разрешить представление «экспертизы» Мозлера (которая, по сути, сводилась к выяснению, кто виноват в агрессии против Норвегии — Германия или Англия), английские судьи не захотели занять отрицательную позицию, дабы не навлечь на себя подозрение в необъективности.

Эксперт Мозлер сообщал суду общеизвестные истины (кстати, давно забытые в нацистской Германии) о том, что «государства, ведущие войну, обязаны уважать суве­ренные права нейтральных государств, на территории и в прибрежных водах этих госу­дарств», что в прибрежных водах нейтральных стран запрещаются всякие военные опе­рации. Великобритания же, по заключению эксперта, вопреки этим положениям, зами­нировала норвежские прибрежные воды для того, чтобы воспрепятствовать законному плаванию немецких военных и торговых кораблей и, в частности, нарушить подвоз руды из Нарвика в Германию.

Защита не настаивала на том, что самый факт минирования давал уже право Гер­мании на оккупацию Норвегии. Но Редеру будто бы стало известно, что английский флот готовится к высадке десантов в Норвегии. А это уже, по мнению защиты, давало право и с военной точки зрения требовало принятия самых срочных контрмер, како­выми и явились захват и оккупация Норвегии германскими вооруженными силами.

Обвинитель напомнил, что существовали определенные обязательства Германии по отношению к Норвегии. Защита не спорит: начав войну с Польшей, Германия 2 сентября 1939 года действительно направила в Осло торжественное заверение о том, что «прави­тельство Германской империи... не намерено ни в коем случае нарушать целостность и неприкосновенность Норвегии, и будет уважать территориальную неприкосновенность Норвежского государства».

И тут наступает самый драматический этап судебного следствия по этому важному историческому эпизоду.

Обвинители возымели желание доказать, что тот самый Редер, который пришел на службу к Гитлеру только потому, что фюрер убедил его, будто нацисты намерены проводить мирную политику, тот самый Редер, для которого все определялось идеоло­гией глубоко верующего, христиански воспитанного человека, именно этот Редер и ока­зался душой всей операции по захвату Германией нейтральной Норвегии. Собственно, против этого не возражал и сам гросс—адмирал. Соль вопроса заключалась в другом: прав ли Редер, когда утверждает, что он был поставлен перед такой необходимостью намерением Англии направить свой флот к норвежским фиордам и высадить там де­санты? Или правы обвинители, которые доказывают, что подсудимый действовал вне всякой зависимости от английских планов, что он настаивал на захвате Норвегии еще задолго до того, как получил информацию о британских планах?

На процессе Редер заявил:

— Первое совещание между Гитлером и мною о Норвегии состоялось по моей инициативе десятого октября тысяча девятьсот тридцать девятого года.

Чем же такая инициатива обусловливалась? Редер ссылается на то, что «при помо­щи адмирала Канариса в последнюю неделю сентября» были добыты «различные сведе­ния» о готовящемся вторжении в Норвегию англичан. Обвинители же считают, что даже в марте 1940 года немецкая разведка ничего не знала об этом.

Обнародуются новые документы. Редеру предъявляют его меморандум от 3 октяб­ря 1939 года о захвате баз в Норвегии «путем применения военной силы, если невоз­можно этого достигнуть, не прибегая к войне». Может быть, там имеется ссылка на дан­ные немецкой разведки? Сколько Редер ни всматривается в текст самим им порожден­ного документа, он не может обнаружить ни одного спасительного слова. Зато обвини­тели обращают внимание на то место меморандума, где вполне определенно говорится, что норвежская операция предпринимается с «целью улучшения... стратегических и опе­ративных позиций».