Громовержец. Битва титанов - [106]

— Вынесло вас бурей в океан, — пояснил муж усатый, — скажите Роду спасибо, что прибил к берегу. И Старый бог вам внуками помог. С того света вернулись вы, гостюшки дорогие!

Яра ничего не слышала. Какая разница, где она сейчас! Главное, где она будет через день, через неделю, через месяц.

— Идти пеше будем, — будто читая ее мысли, вынес решение Гулев, — до Столпов. Там на плотах к Иверийскому брегу переберемся, к большой земле. Хоривы и скилы нас не тронут, союз у нас с бра-тами, может, молодежь их с нами пойдет, засиделись по скалам, всех кормить тяжко. По суше пойдем, вдоль берега моря, чрез Яридон малый срежем путь, еще — чрез Волканы, так напрямую к Олимпу и выберемся. Не миновать нам его… Но коли Крон устоит на престоле, быть нам битыми смертньм боем. Пойдем ли?!

— Пойдем!!! — выкрикнула Яра. Опустилась на колени пред лежащим, припала устами к руке холодной.

— Надо идти, — спокойно рассудил муж-советник, — другого раза не будет. Идти… или отказаться навек от Семиречья нашего.

— Решено, — Гулев говорил совсем тихо, силы покидали его. — А ты, — он поглядел на Яру, — а ты, дочка, знаменем нашим будешь. Впереди рода пойдешь. Неспроста, видно, тебя прибило к нам. Неспроста!

Куп увернулся от прямого удара сверху, но не устоял на ногах, упал на сырую землю. Быть бы ему убиту. Да только Великий князь и сам терял силы, не рассчитал удара, рухнул рядом, в шаге с небольшим. Подняться не смогли: ни один, ни другой. Лежали как мертвые, не шевелясь. Уже побежали к ним гридни с водой, уксусом, снадобьями, уже загудел неистово и тревожно люд неисчислимый, уставший до предела от тягостного ожидания, уже послал Зарок гонцов к запасньм полкам засадным — мало ли что… когда начали подниматься поединщики.

Ничего не видел Куп округ себя — только черные круги расплывались пред глазами, один чернее другого. Не понимал, где он — на земле еще, в мире Яви или за смертной чертой, в царствии зловещей Мары. Но вставал, ноги сами подымали его, хоть и не бьют лежачего, а все одно погибель!

Третий день бился он с Кроном. И третий день не мог осилить его. Шесть шкур волчьих сменил, семь мечей. Только сердца загнанного не сменишь, и легких измученных, и рук, свинцом налитых. Всему предел есть, даже ему — неуемному, всесильному, из одних жил скрученному. Даже покровителю его, самому Кополо Неистовому! Нашла коса на камень. Знать, и у великого князя на Небесах и в мире Покровитель есть! Порой думалось Купу: пусть меч пронзит его грудь, продырявит сердце ретивое, лишь хоть какой-то конец был бы — нельзя биться вечность. А эти три дня превратились для него в вечность неизбывную, невыносимую, жуткую. Пора было кончать… Куп вскинул руки и с занесенным мечом бросился на встающего Крона.

Тот успел поднять свой клинок, отбил удар. И снова оба повалились, не было мочи стоять на ногах. Вчера под вечер, когда начало смеркаться, их растащили силком, унесли в шатры. Крон бился в бреду всю ночь. Но наутро встал с решимостью или победить, или умереть сегодня. Но решимость нашла на решимость. И воля на волю.

— Давно пора разнять безумцев, мать их! — шептал Овлур, не страшась изреченной на князей хулы. — Связать, коли понадобится!

Зарок обрывал его:

— Молчи! То не наше дело!

Второй день, как иссякли меды пенные, брага и вина. Вой всех ратей начинали приходить в себя, трезветь. Они видели, что тризна становится странной, тягостной, зловещей — такого не должно было быть по ряду Русскому. Но пресечь поединок князей никто не имел права. К кургану покойной Реи подтягивались и те, кто не гулял на веселых поминках, большие рати, со всех сторон. Воинство пребывало в недоумении, многие начинали роптать. И хотя самые рассудительные говорили: «Радуйтесь, что не мы бьемся и мрем на поле, а за нас бьются, спасая нас!», другие не понимали этого боя. Три дня! Три долгих, бесконечных дня!

Крон глядел на свет одним глазом, второй заплыл под огромным синяком. Волосы были черны от спекшейся крови, лицо иссечено. Восемь пар поручей и поножей изуродовал и измял меч противника, два панциря дорогих, стоящих не меньше четырех стругов каждый, разбиты, на руках и ногах нет живого места, уже и зелья обезболивающие не помогают — зудит, режет, горит, колет, ноет по всему телу. А тело то будто чужое, одна боль своя. Крон до скрежета, до скрипа сжимал зубы. И вставал. Каждый раз, как в последний… Но он видел, что и северный князь еле держится. Мальчишка! Весь залит кровью, изрезан, руки и грудь — сплошной синяк, лицо — багровая маска, одни глаза высвечивают мутно — что он ими видит?! Крон снова вставал. И знал, пока рука держит меч, он будет вставать, будет бить! здесь, на могиле своей любимой дочери он не станет молить о пощаде, сдаваться. Он здесь убьет врага. Или умрет сам!

И опять оба упали. И оба не удержались на склоне, покатились вниз, все больше отдаляясь друг от друга, цепляясь пальцами и рукоятями мечей за землю. Замерли. Поникли, набираясь сил. И оба услышали вдруг нарастающий гул, усиливающийся рев. Тысячи луженых глоток орали во всю мощь богатырских легких, орали, словно шли в бой. Но ни Куп, ни Крон, лежащие почти без чувств ничего не могли понять, не могли приподнять голов. Они лишь слышали стук копыт, сотрясающих землю. Тяжкую и уверенную поступь.