Громче, чем тишина - [25]

Шрифт
Интервал

Мы очень давно заснули, забыв про свои возможности и про свою величайшую, как сама Жизнь, силу. Мы поменяли ее на что-то, что давно переросли, как дети – песочницу. От того Знания Жизни нам осталась лишь «точка зрения». Ограниченные, обыденные представления. Мораль, оценки, табу. Теперь мы угадываем правила, переписывая их из года в год. Именно они отдаляют людей друг от друга, делают их такими маленькими и уязвимыми, ведут от смерти к смерти. То, что мне открылось, было свободно от морали и оценочных рамок. Там все Едино, и все стоит на службе у Любви. Вспомнились слова писателя и психолога Роберта Антона Уилсона[3]: «Все мы – гиганты, воспитанные пигмеями, которые привыкли жить, мысленно сгорбившись». Я пыталась запомнить чувство этого голубого света внутри, не хотелось его терять, превращаться снова в «пигмея». Не помню, как уснула.

Приснилось, будто я еду в Новороссийск, к дочке. Приезжаю к дому, который хорошо знаю, поднимаюсь на второй этаж. Мне открывают дверь. Все радуются и бегут навстречу. Я тоже радуюсь. Я бесконечно счастлива видеть свою свекровь и своего мужа. Потом ко мне бежит Ксюша, и все расступаются, освобождая ей путь. Картинка немного замедленная, как старый, чуть засвеченный фильм. Ксюша громко и радостно произносит «Мама!» Я подхватываю дочку и кружу ее в объятиях. Мы складываемся вместе, как пазл. Крепко обнимаю ее. И счастье навсегда остается там. Как памятник из лучей света, который невозможно сдвинуть, деформировать, убрать…

Проснувшись утром, я долго не вставала с кровати и думала о своем сне. Даже глаза держала закрытыми, чтобы не испарилось, не ушло все это. Счастье нет надобности похищать! Ему надо лишь открыться, довериться, отдаться. Не присваивать, словно оно может тебе принадлежать, а именно отдаться счастью, отдаться – полным выдохом. Не помня себя: потому что тебя как такового нет, есть только представление о себе. Это представление и есть не что иное, как стена, тюрьма, скрывающая истинное счастье. Но счастье свободно от примесей и заблуждений. Однако как сложно бывает увидеть разницу, освободиться! Потому что человек, живущий всю жизнь в тюрьме, даже не подозревает о свободе. Воспринимает свою тюрьму как истинную «нормальную» жизнь. Ему не дано почувствовать разницу, потому что он не знает другой реальности.

Невероятно, но тогда я впервые совсем по-другому посмотрела на свою ситуацию.

Открыв глаза, я продолжала чувствовать любовь и принятие. Без обиды, бессилия и злости. Только безграничная любовь и немного странной сентиментальности. Может быть, то, что до этого я считала сентиментальностью, было просто потребностью в выражении любви? Так или иначе, в то же утро я дозвонилась до свекрови. Просила у нее прощения за все наше недопонимание. Из трубки посыпались едкие упреки, которые не имели ко мне никакого отношения и поэтому не ранили. Я позволяла ее словам проходить мимо моего сердца и просила лишь о встрече с ребенком. Кажется, она была немного шокирована моими интонациями, но в своей злой воле не призналась. Решение, мол, принимает не она, и она в данном случае – жертва, а мне стоит разбираться с Ромой. В комнату зашел ребенок друзей и потребовал внимания к себе. Я продолжала просить свекровь о том, чтобы Рома ответил на мой звонок или обязательно позвонил сам. Я убеждала Ларису, что мы все вместе должны найти решение проблемы – ради нашей маленькой Ксюши.

– Ведь мы все любим ее, правда? – произнесла я. В этот момент полуторагодовалый ребенок горячих турецких кровей неожиданно и бесшумно подошел ко мне сзади и со всей силы шарахнул деревянной погремушкой по голове. Из глаз посыпались искры, а в трубке послышались короткие гудки. Так, совершенно незатейливо, у меня впервые в жизни случилось сотрясение мозга. Деревянная погремушка восстановила баланс сил и убедительно обозначила границы бытия. Я вынуждена была остаться в горизонтальном положении и провела в постели в Москве еще около недели. Возможно, если бы не это, я бы не выдержала гонки и сдалась на полпути. Дети лучше нас знают, что просветление хорошо помаленьку. А перед войной надо как следует выспаться и набраться сил.

Глава 18

Рома мне так и не позвонил, а телефон свекрови после нашего последнего разговора был постоянно вне зоны действия. Придя в себя, я отправилась из Москвы в Новороссийск, с остановкой в Краснодаре. В центре города, на улице Красной, располагалось представительство уполномоченного по правам ребенка, куда я и собиралась зайти.

С самолета в Краснодаре меня встречала решительно не та осень, которая провожала из Питера и Москвы. Кажется, я оделась совсем не по погоде. В то время как в монохромном Петербурге вот-вот должен был выпасть снег, природа Краснодара была искусно декорирована золотыми мазками. На одном из центральных проспектов, рядом с городским рынком, я встретила бабушку, которая предлагала жилье посуточно. Вместе мы отправились на улицу Хакурате. Дом находился в центре Краснодара и больше напоминал бунгало в Юго-Восточной Азии. За забором, как грибы под листиком, скрывались несколько унылого вида построек. Лишь одна из них была похожа на дом, а остальные – то ли гаражи, то ли сараи. С крышей, покрытой чуть ли не камышом.


Рекомендуем почитать
Иван Никитич Берсень-Беклемишев и Максим Грек

«Преподавателям слово дано не для того, чтобы усыплять свою мысль, а чтобы будить чужую» – в этом афоризме выдающегося русского историка Василия Осиповича Ключевского выразилось его собственное научное кредо. Ключевский был замечательным лектором: чеканность его формулировок, интонационное богатство, лаконичность определений завораживали студентов. Литографии его лекций студенты зачитывали в буквальном смысле до дыр.«Исторические портреты» В.О.Ключевского – это блестящие характеристики русских князей, монархов, летописцев, священнослужителей, полководцев, дипломатов, святых, деятелей культуры.Издание основывается на знаменитом лекционном «Курсе русской истории», который уже более столетия демонстрирует научную глубину и художественную силу, подтверждает свою непреходящую ценность, поражает новизной и актуальностью.


Нездешний вечер

Проза поэта о поэтах... Двойная субъективность, дающая тем не менее максимальное приближение к истинному положению вещей.


Оноре Габриэль Мирабо. Его жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Иоанн Грозный. Его жизнь и государственная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Тиберий и Гай Гракхи. Их жизнь и общественная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.


Антуан Лоран Лавуазье. Его жизнь и научная деятельность

Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.