Громче, чем тишина - [14]

Мне оставалось лишь горько плакать среди обломков словно потерпевшей кораблекрушение квартиры, пока не приехали мои друзья и не предложили вызвать милицию. Мы сели на кухне в ожидании сотрудников, но эта кухня уже не была той, на которой я когда-то готовила, играла с Ксюшей и принимала гостей. Ни валерьянка, ни друзья рядом не помогали успокоиться. Приехали сотрудники местного отделения милиции. Я давала им под диктовку объяснения, они составляли опись пропавшего имущества, безмолвно фотографируя разорванные пополам наши с Ромой и Ксюшей семейные фотографии, с которых смотрели улыбающиеся лица некогда любивших друг друга людей. Все кончено. Но подождите. Ведь на этом не заканчивалась история… По факту «взломанных» замков семья Проценко еще долго пыталась возбудить против меня уголовное дело – якобы в квартире в тот день на «ответственном хранении» в кухонном шкафчике находились личные деньги моего свекра Бориса, в твердой валюте. Он даже не стеснялся указывать сумму наличности – 2500 евро. Странно, но эта инсинуация в тот раз не сработала. Хотя, как выяснилось значительно позже, с некоторыми сотрудниками местного отделения полиции у Проценко уже в то время были установлены довольно тесные и взаимовыгодные отношения.

В нашу квартиру, некогда наполненную детским смехом, я больше никогда не возвращалась. Саша подготовил новые иски – о разделе совместно нажитого имущества и об отмене брачного договора, согласно которому Проценко был собственником квартиры, которую мы покупали вместе, находясь в браке. Уверенность адвоката придавала сил, хотя я чувствовала себя подавленной и такой же разрушенной, как мой прежний дом.

Несколько раз Саша звонил в Новороссийск Роману и даже свекрови, предлагая им различные варианты мирного урегулирования конфликта. Как адвокат он выбирал правильную тактику из нескольких возможных. Прощупав слабое место семьи похитителей, Саша сделал от моего имени имущественные иски к Проценко и теперь предлагал оппонентам прийти к мирному соглашению в вопросах моего общения с ребенком в обмен на полный отказ от всех имущественных притязаний с моей стороны. Однако все попытки вести переговоры неизбежно приводили к провалу.

В октябре в Санкт-Петербурге начался суд по делу о расторжении брака, определению места жительства ребенка с матерью и взысканию алиментов. Рома и тут опередил меня: вышел на органы опеки Санкт-Петербурга даже раньше, чем их вызвали в суд по моему иску. На первое же судебное заседание пришли сразу два адвоката моего мужа. Обе женщины, возможно, сами были матерями. Они видели меня впервые, что не мешало им метать злобные взгляды, полные ненависти, в тех, кто, пользуясь случаем, предлагал решить вопрос без суда, договориться в интересах маленькой девочки Ксюши. А таких было немало: в коридоре перед залом заседаний плотным эшелоном собрались мои друзья, папа и брат, которые отпросились с работы и пришли, чтобы при случае выступить свидетелями.

На самом первом суде стало понятно, что дело принимает форму массового психоза. Женщина – инспектор из органов опеки, которая только что в коридоре отстраненно наблюдала за переговорами сторон, в зале суда неожиданно сорвалась с места, с напуганным видом вытащила из своей сумки пачку каких-то непрошитых бумаг и словно олимпийский факел поднесла судье, оправдываясь и причитая: «Ответчик прислал, просил передать… Вот».

– Что это? – поморщилась судья, взяла пачку и стала листать подсунутые бумаги. – Какая-то переписка в интернете, фотографии… – перечисляла судья и наконец, брезгливо фыркнув, вернула пачку обратно. Затем, обращаясь к представителям Проценко, судья строго заявила:

– Если ваш доверитель желает предоставить суду доказательства, как-то компрометирующие истицу, пускай сделает это официально, ходатайствуя в судебном заседании в установленном порядке, а не так, – судья бросила взгляд на успевшую покраснеть женщину-инспектора. Та, невольно попавшая в переплет, теперь, суетясь, запихивала пачку бумаг обратно в сумку. – Использовать для этого нейтральную сторону из органов опеки недопустимо, а бумажки из интернета надо еще проверить, – сказала судья и перелистнула страницы в деле. Представители Проценко поджали губы и начали о чем-то перешептываться. – …А далее суд изучит и оценит представленные доказательства. Имели ли они место в реальности? Ведь интернет-страницы легко можно подделать, – судья подняла взгляд на меня, – может, истица в глаза всего этого не видела!

Адвокаты моего мужа вскочили с места, чтобы представить ходатайство о передаче дела в Новороссийск по подсудности, предъявив справки о регистрации Ромы и Ксюши по одному из адресов Новороссийска. Что такое «подсудность», я тогда еще не знала, и в заседании столкнулась с этим понятием впервые.

Намного позже моя подруга из Италии Марианна Гринь, с которой мы познакомились благодаря блогу Ольги Слуцкер, скажет: «То, что сделал твой муж, давно известная на Западе “шопинг-юрисдикция”». Мать четверых детей с дипломом международного юриста в Гарварде имела в виду, что судебное рассмотрение переходит по месту пребывания ответчика, там, где ему проще решить вопрос в суде.