Гром - [20]

— Не брался бы ты не за свое дело. Отдай лучше Гончику-кузнецу, сделает все, что тебе надо! — не удержалась глядевшая на старания Балбара ахайтан. Балбар в ответ только вздохнул:

— Тебя, Цогтдарь, крепостные… это самое, Мудрейшей величают, и я не думаю, что они только льстят своей госпоже. Но ты иногда рассуждаешь как малое дитя.

Балбар вообще-то не осмеливался перечить Цогтдарь — та умела настоять на своем. Но тут не утерпел тавнан и намекнул, что этакую безделицу должно ему создать по собственному разумению.

— А что ж тут такого? Нет разве у нас холопов, преданных и мне, и нашему дому!

— Есть, как не быть, ахайтан моя! Не сомневаюсь, крепостные твои и тебе, и гуну служат вернее собак. Да, это самое, усердствуют. Как говорится: «Бровью поведешь — как сквозь землю провалятся, пальцем шевельнешь — тут как тут». А все же полагаюсь в этом тонком деле только на бедную свою голову. Не рвать бы впоследствии, это самое, на себе волосы оттого, что где-то в чем-то дал промашку.

— Ах вот оно что. Так ты, значит, решил заодно и за мной присмотреть, чтобы я этой самой промашки не сделала?! Что-то я тебя понимать перестала. Ты для кого же это стараешься, а?

— Погоди, не горячись, Цогтдарь. Ты же умная женщина. «Бывалый человек хлопот не доставит», — говаривал твой покойный супруг. И это поучение хозяина, который всю жизнь продержался на ханском престоле, я почитаю как… это самое, высочайшую мудрость. Когда я впервые вошел в это орго, чтобы разделить с тобой ложе, я дал клятву красному сахиусу, что никогда и ни за что не уроню высокой чести хранителя его заветов и начинаний.

Балбар впился глазами в статуэтку бурхана и воскликнул:

— Ты, должно быть, помнишь об этом!

— Как знать, как знать! Я и счет потеряла всем твоим клятвам-обетам да изящным словесам, которыми ты морочил мне голову. Еще служкой в храме был, а уже тогда не щадил чести и доброго имени моего супруга. Лип ко мне, искушал неопытную, говорил, что свечой сгораешь от любви. Ах, как кстати пришлась тебе кончина старого хана. Так было? Нет?

— Не тебе же рассказывать, как кипит в жилах молодая кровь.

— Тогда что же ты сейчас распинаешься про свои клятвы, будто в первый раз меня увидел, — накинулась на него Цогтдарь, но Балбар, заметив приоткрывшую дверь Нинсэндэн, лишь безмятежно улыбнулся в ответ и как бы невзначай толкнул заколку поглубже в уголья.

— Дядюшка, это вы для чего приготовили молоток и наковальню? Решили заняться кузнечным ремеслом?

— Что же тут такого? Дядюшка твой не белоручка, сажи не боится. Вот думаю… это самое, лампаду подправить.

— А вы сумеете? Может, лучше Гончику-гуаю отдать?

— Разве можно передавать священную утварь в руки человека подлого происхождения, — укоризненно покачал головой Балбар.

— Что-то мне сегодня нездоровится. И голова тяжелая. Прилягу я, — морщась, простонала Цогтдарь. — Вы бы уж прекратили шастать-то взад-вперед.

Нинсэндэн, догадавшись, что свекровь недовольна ее приходом, сникла:

— Я только хотела спросить у вас, какой тесьмой обшить новую накидку?

— А чем была обшита парчовая накидка у Магсар?

— Отделка, кажется, была зеленая с золотом. Я особенно не присматривалась.

— Э-э, милая моя. Если не могут превозмочь человека богатством, стараются одолеть его умом, мастерством. Сделай хоть чуть-чуть по-иному, чем Магсар.

Поклонившись, невестка вышла. Балбар дождался пока стихнут ее шаги:

— Цогтдарь! Я хочу тебе вот что сказать: если мы с тобой… это самое, красуемся друг перед другом — беда невелика. Но вот молодая невестка… Чую я, напрасны твои старания подобрать к ней ключи. Говорят, чужая корова не хуже нашей, да поди проверь!.. Отец ее — Сандаг мэйрэн — человек своенравный, неуступчивый. Однако я не удивлюсь, если выяснится, что он и с Намнансурэном снюхался.

— Ну так что с того? Не таков мой сын, чтобы из-за этой сухой как хворостинка девки голову потерять. Дело на нее не променяет.

— Никак ты не хочешь понять меня, Цогтдарь. Не в ней дело! Цель наша велика, горой возвышается. И ведет к ее вершине путь крутой, тернистый. Верю, одолеем все преграды, но если мы хоть где-то… это самое, оступимся, то полетим в такой омут, из которого вряд ли выплывем.

— Вот сейчас я тебя, Балбар мой, поняла до конца. Не о чем нам больше говорить. Среди нас один ты умный, повидавший жизнь человек. Иди себе — не оступаясь, не падая. Обойдемся как-нибудь. Не такое уж это сложное и рискованное дело для настоящего мужчины, умеющего доводить до конца задуманное. Ничего. С тобой ли, без тебя ли, но выведет судьба моего сына в люди.

— Да пойми же ты наконец: не отрекаюсь я ни от чего, не за свою шкуру трясусь. Что наметили сделать — все… это самое, исполним. И плоды пожнем. Мне ли не знать, что делаю это ради нашего же с тобой счастья. Но только… это самое, вдумайся ты хорошенько в мои слова. Готовиться надо основательно, но осторожно и с оглядкой, чтоб комар носа не подточил. Вот о чем речь. К нашему гуну не только небо благоволит. Если примет на себя бремя власти, он для всех подданных будет значить не меньше, чем солнце или там луна, — стараясь умиротворить Цогтдарь, разглагольствовал Балбар.