Гром победы - [40]

Бассевиц уже знал всё. Принялся разъяснять, каково положение их и на что остаются надежды. Нет, не сказал ведь, что всё кончено раз и навсегда. Но герцог устал от своего тоскливого уныния и не воспринимал разъяснений, только хотел забыться и для того пил вино...

Бассевиц уверял, что герцога пытаются удалить из России интригами камергера Виллима Монса и Монсовой сестры Матрёны Балк...

   — Им-то что? Какая корысть? — Герцог уже ощутил приятное, успокоительное кружение головы. Произносимые слова растягивались невольно...

А правда, что им-то? Герцог всегда бывал е ними почтителен, памятуя их влияние при дворе…

Бассевиц объяснял, как расположены при дворе ныне придворные и почему это Монсы... Потому что императрица против подобного брака... И поговаривают о Монсе...

   — ...что он является любовником её величества...

Бассевиц продолжал объяснять. Что надобно делать, как надобно вести себя, кому и что надобно будет говорить...

   — Я говорить не могу... я не буду... Наконец, у меня сил нет! — Герцог пристукнул о столешницу донце бокала...

Бассевиц объяснял терпеливо, что прежде всего будут говорить сам Бассевиц и Андрей Иванович Остерман, они будут говорить...

Герцог уловил имя Остермана, поднял бокал и сказал тост за здоровье Андрея Ивановича...

Желанное кружительное забвение охватывало, почти непонятные объяснения обнадёживали. Герцог двумя согнутыми пальцами правой руки подтолкнул к Бассевицу табакерку..,

   — Ты открой, понюхай... Чем это пахнет... так... хороший странный аромат...

Бассевиц понюхал...

   — Это донник, ваше высочество, русская степная трава...

   — Очень хорошо!.. — выдохнул герцог...

Бассевиц щёлкнул крышкой...

Вычеканенная женская фигура повергала тёмного воина, цветочек раскрывал лепестки...

* * *

   — Как ты знаешь, Лизета?! Государь... отец высылал его? Но почему? Почему? И ты верно, верно знаешь о том, что государь передумал? Ты верно знаешь? Скажи мне, всё скажи!..

Лизету даже удивило немного, что Аннушка в этот раз не плакала, не раскисала квашней, а была даже как-то почти гневна и горделива. И была — а такое Лизета ощущала редко — была в этот раз старшей. И это не мог быть доверительный, прерывистый девичий разговор с крепкими объятиями, внезапными поцелуями в щёку...

Они сидели друг против друга. Стулья с гобеленовой обивкой светло-зелёной поставлены были по обе стороны холодного камина. Анна распрямилась и глядела так решительно и — опять же — с этой странной горделивостью, будто сознавала какие-то свои права и свою какую-то власть.

Лизета рассказывала всё, что удалось узнать. Прежде при таких своих рассказах Лизета ясно ощущала своё превосходство над сестрицей, ничего вызнать не умеющей. Но сегодня Елизавет почувствовала себя младшей, которой и надлежит всё вызнавать и докладывать старшей. Подобное чувствование не было приятно. И Анна даже и не примечала, каково сейчас Лизете, занята была только собою...

Лизета рассказала честно всё. Камергер Монс интригует и настраивает посланника Кампредона, Кампредон говорит государю о намерениях французского двора, Балкша, государю давняя короткая знакомая, уверяет, что пребывание герцога при дворе в отсутствие государя погубит репутацию принцесс. Бассевиц и Андрей Иванович Остерман что-то сказали государю, сумели убедить его, и он уже не отсылает герцога...

Лизета замолчала и почувствовала, как Анна перевела дыхание.

   — Тебе это верно известно? — спросила Анна.

   — Совсем верно!

   — Ты не договорила чего-то. — Анна нахмурилась. — Договори...

   — Не знаю... — обронила Лизета...

   — Договори!.. — Нахмуренная Анна странно так походила на отца, невольно хотелось послушаться её...

   — Не знаю, надобно ли...

   — Если ты узнала, стало быть, надобно, чтобы сейчас сказала мне.

   — Я нечаянно узнала...

   — Не верю. Ты хотела узнать. В нечаянность, уж прости, не верю.

   — Быть может, и сама уже знаешь... — осторожно начала Елизавет...

   — Не знаю. Ты полагай, что нет, не знаю!.. — Никогда ещё Анна не являлась таковой...

Елизавет уже надоедала эта игра. Сказать — и с концами! Но неужто Анна знает? Совсем на Анну не похоже...

Елизавет глаза отвела.

   — Слухи есть и толки, будто источником всякого дурного отношения к голштинскому герцогу — рама государыня...

Анна спокойно кивнула, будто музыку слушала и такт головкой отмеряла.

   — Но ты, Лизета, не всё сказала, скажи до конца...

   — Ты сама знаешь, не стану я терпеть этих твоих нарочитостей. Не смей издеваться надо мною! Слышала?!

Анна подалась вперёд.

   — Лизета, я прошу тебя, — зазвенел голос, но оставался горделив. — Надобно мне, чтобы ты, ты сказала! От тебя хочу услышать... Не подслушивать девок, не от мадам д’Онуа, не от Маврушки Шепелевой!.. Ты, сестра моя, скажи мне прямо, ужели правда?..

Голос Анны умолял, но умолял горделиво, как подобает молить принцессе, и молить равную, сестру! Елизавет почувствовала вознесение на эту высоту чувств, царственных, высоких чувств... Как бывало начитаешься пиес французских Расиновых, и говорить, изъясняться хочется высокими стихами, переложить эту высоту на русский лад...

   — Правда это, страшная, унизительная для нас правда! Я поверила. Виллим Монс — государынин амант, любовник