Гром небесный - [16]

Каждый раз, когда кто-нибудь из собак шевелился, Мария бросала на них взгляд. В конце концов, в 8 часам она встала, чтобы накрыть на стол. Видя, что она ставит только две тарелки, я спросила её, будем ли мы ждать Леандра.

— Это бесполезно, — сказала она всё тем же своим неизменным тоном. — Если он успел сесть на последний поезд, то рано или поздно всё равно приедет. Сейчас поезда ходят по зимнему расписанию.

Как только мы закончили ужинать, Мария отвела собак в ригу. Когда она вернулась, я спросила, вернула ли она Дика.

— Нет, — ответила Мария. — Из-за ветра его всё равно не дозовёшься. И вообще он всё равно нас не послушает.

— Хотите, я пойду его поищу?

— Лучше оставить его на улице. Если вы заставите его вернуться силком, он будит скулить всю ночь, а из-за него будут скулить все собаки.

После этого мы поднялись спать.

Я никак не могла заснуть. Долгое время я прислушивалась к ночным шумам. Я думала о Брассаке. Я видела его мертвецки пьяным в баре, где встретила его. Возможно, он столкнулся с Марселем. Я заволновалась. Однако я знала, что Марсель очень дорожит своим спокойствием, и это меня немного успокаивало. Ещё я думала о Марии, о тех вечерах, которые она, должно быть, проводила одна, прислушиваясь, подстерегая каждое движение собак. Со времени «визита» Марселя я чувствовала, что она привязалась ко мне, и я тоже её полюбила. Но её манера поведения по утрам была мне не по душе. Более того, она была слишком скрытная. Но, думая о той жизни, которой она жила с тех пор, как осталась здесь одна с Леандром, я просто не могла на неё обижаться.

11

Меня разбудил голос Леандра. Была ночь, и я сразу же поняла, что проспала не очень долго. Очевидно, Леандр был на кухне. Я слышала, как он орёт и зовёт Марию.

Он опрокинул стул. А потом я тут же услышала тяжёлые шаги Марии, спускавшейся по лестнице. Я встала и торопливо оделась. Когда я пришла на кухню, Мария разжигала огонь. Брассак смотрел на неё, водрузив локти на стол. Она не успела одеться и потому была в белой ночной рубашке, очень просторной и такой длинной, что она доходила ей до пят. Под столом что-то шевелилось. Я подошла ближе. В ногах у Брассака намывалась маленькая, совсем чёрненькая собачка.

Брассак начал беспричинно смеяться, а потом сказал мне:

— Держи, девчушка, вот всё твоё хозяйство.

Он говорил с большим трудом. Широким жестом он вытащил из кармана кучу бумаг и швырнул их на стол. Я поблагодарила его и спросила, не возникло ли у него каких-либо трудностей. Он снова начал смеяться, но на это раз стуча себя кулаком в грудь.

— Запомни, малышка, у Антонена де Брассака не бывает непреодолимых трудностей. Брассак любит сложные обстоятельства… Спроси у старухи…

И он произнёс длинную тираду о том, что в его жизни было много ситуаций, одна опаснее другой, из которых он выбирался живым, подобно молодым героям вестернов.

Его слова, манера говорить и жесты были бы уместны и смешны, если бы это происходило, к примеру, в зале кафе. Я вспомнила о Маринетте и о многих других, кто так часто говорил о Брассаке, как о «забавном типе». Но сейчас мне не хотелось смеяться. Наоборот.

Я повидала много пьяниц, и всегда они были мне противны — кто-то меньше, кто-то больше. Но никогда не один набравшийся мужчина не производил на меня такого тягостного впечатления. Когда я была обязана их ублажать, я их ненавидела. Поначалу мне хотелось, чтобы ещё один стакан и вправду прикончил их. Сейчас же слушая Леандра, видя сгорбившуюся Марию, которая бегала от стола к шкафу, я чувствовала, как моё сердце переполняет боль.

При одном неосторожном жесте Леандра я заметила, что рукав его куртки был порван и окровавлен. Я подошла к нему.

— Вы ранены?

Он засмеялся и сказал:

— Царапина, малышка. Совсем небольшой след от ножичка. Ласково, так сказать.

Он немного помолчал и заговорил громче:

— Но Брассак не любит таких ласк. И тот сутенёр, что нанёс мне это удар, кряхтит сейчас на больничной койке. Или уже в морге… Но, разрази меня гром, дай Бог, чтоб кулак Брассака не совсем прикончил этого болвана.

Тут он резко поднялся. Стул упал, и собачка под столом заскулила, после чего ушла спать за печку. Брассаку не было дела ни до собаки, ни до стула. Он уже петлял зигзагом к двери, махая при этом руками и крича:

— Чёрт бы побрал вас, дорогой месье де Брассак, ну и резню вы устроили. Как оттаскали вы этого подонка и весь этот гнусный притон, который был свидетелем вашей победы над воровским сбродом на улице Мерсьер!..

Мария повернулась ко мне. Она была очень бледной, следя за его шатанием в разные стороны. Брассак уже не обращал на нас внимания. Он, спотыкаясь, передвигался из одного угла комнаты в другой. Остановился он только перед окном. Секунду он смотрел в него, не переставая орать, а потом пошёл дальше.

Потом он еле внятно забормотал. Однако сцену, которую он пытался описать, представить было нетрудно. Я прекрасно знала бар, где всё это происходило, и знала также большую часть её участников. Я понимала, что полиция почти никогда не вмешивается в такого рода стычки, где сводились счёты, потому что владелец бара её попросту не вызывает. Это меня успокаивало. И потом я была уверена, что Брассак преувеличивал. И в то же время я видела испуганное лицо Марии. Её низкий лоб нахмурился. Она становилась всё бледнее и бледнее. Должно быть, она знала, как это опасно перебивать Брассака, и потому сдерживала себя. Но, когда он замолчал, она сказала: