Гробовщик - [41]

Киров тогда губу раскатал, как ковровую дорожку перед столичной комиссией. Не только рюкзак ему подавай. Дал задание ещё и в катере пошарить. Гимнастёрку добыть. Премию обещал каждому, чуть ли не увольнение за пределы Зоны. Расщедрился до того, что всем по стволу выдал. Мол, глубокий поиск, как-никак…

Железнозубый замолчал, снова закуривая. Взял кружку с чаем, осторожно отхлебнул. Поморщился – горячо.

– И как? Нашли? – не выдержал паузы молодой.

– Нашли, – буркнул толстяк. – Смерть свою нашли – вот что.

– Сгинули все, – подтвердил железнозубый, недовольно косясь на толстяка. – Все, кроме Полтораша. Через шесть дней приполз, полрожи обгорело, рука на перевязи, ободранный, грязный. А из хабара только «Калаш» со стволом, в узел завязанным. Стал нести какую-то чушь про тварь, плюющуюся аномалиями, про целлофановых монстров, да про лес, где на деревьях покойники, как груши висят. Вроде как растут. А как дозреют, на землю падают и ну бродить, кровь горячую искать…

Киров так разъярился, что чуть было на кол его не посадил. Лучше, так бы и сделал. Но передумал полковничек наш. Ещё двоих с ним послал. На этот раз с билетом в один конец. Без рюкзака наказал не возвращаться. Те, кого Киров Полторашу в тройку снарядил, на колени перед ним падали. Просили с кем угодно отправить, только не с этим гадом. Уже тогда старики заподозрили, что не так прост этот бродяга, каким кажется. Больно везуч. Народ вокруг него пачками мрёт, а ему хоть бы хны.

– И что Киров? – спросил молодой, который слушал рассказ, затаив дыхание.

– А что Киров? – снова встрял толстяк. – И слушать не стал. Когда он бродяг за людей считал. Одни сдохнут – новых пришлют.

– Когда через три дня вернулся Полтораш, как всегда- живого места на нём нет, но живой, и снова без напарников, никто уже и не удивился, – продолжил рассказ железнозубый. – В Лагерь его не пустили. Так он стал по окрестностям лазить, еду да воду выпрашивать. Карту чертил, как пройти к заветной полянке, где аномалий нет, а артефактов видимо-невидимо. Кое-кто из новичков повёлся на его посулы, раз даже проводником его взяли. Хитрей других себя посчитали. Ну и пропали, естественно, как их и не было. Когда вторая тройка вот так упокоилась, кончилось терпение у смотрящего. Снарядил Рудик за этим душегубом отряд, и те подловили его как-то в окрестностях лагеря и кончили. Мужики рубахи на себе рвали, клялись, что, помимо всего прочего, две пули в репу этому гаду зарядили. В упор. Что б точно уже не поднялся.

Только нет, нет, да и расскажут бродяги из новых, что ни Полтораша никогда не видели, ни истории его не знают, что в одну из ночей в Зоне подсаживался к их костру какой-то мужик. Весь битый драный, капюшон на глаза надвинут. Сказывал, что вся его тройка полегла в поиске, один он уцелел. Предлагал в обмен на еду и питьё рассказать дорогу к несметным сокровищам.

– Это те рассказывали, кто не соблазнился, – вставил толстяк.

– Так он живой? – удивился молодой.

– Костик Решка в свой первый поиск только потому уцелел, что, когда они всей тройкой уже за мужиком этим зашагали к поляне, где артефактов – хоть лопатой совковой в тачку грузи, разглядел у проводника два сквозных отверстия в голове. Ветер как был, и у него капюшон с головы сдуло. Вот и увидел Решка, что у мужика сквозь башку Луна просвечивается, – сказал железнозубый, заворачиваясь в бушлат. И, меняя тему, продолжил. – Ты первый дежуришь. Через три часа меня разбудишь.

– Что же он остальным не сказал?

– А про остальные ему, типа не поверили. Хотя я думаю – брехал Решка, – ухмыльнулся толстяк, тоже начиная устраиваться на ночлег. – Побоялся он, вдруг бы упырь этот его услышал! Отстал потихоньку и дёру дал.

– Как же это – Луна просвечивалась? – не успокаивался молодой. Он был здорово напуган. Так и зыркал в темноту, куда не доставал свет костра. Никак не мог отойти от рассказанной истории. – Разве такое может быть?

– А так, – ухмыльнулся толстяк, тоже начиная устраиваться на ночлег. – Добро пожаловать в Зону, если ты этого еще не понял.

2. Запах смерти и жареной картошки.

– Ну, Алеся – нет слов, – сказал Кораблёв невнятно. И, заслав в рот новую ложку жареной картошки, ещё более неразборчиво добавил. – Вкуснотища!

Леська, сидевшая рядом, покраснела от удовольствия. Это она приготовила. Хозяюшка.

Лёшик, от картошки отказался и довольствовался лишь тушёнкой, щедро намазанной на ломоть хлеба. Торопливо жевал, качая ногой в сандалике. Вот-вот должен был прийти Генка. Тот в последнее время что-то зачастил к нам.

Закончив ужин, я поблагодарил ещё раз Алесю и вышел на крыльцо покурить. Кораблёв увязался за мной. Какое-то время мы, молча, пускали дым в вечернее небо. Я ждал. Не зря же Кораблев попёрся в такую даль. Не из-за жаренной картошки, в самом деле.

– Я тут одного бродягу подобрал. Покойника практически, – наконец заговорил ученый. – Ты бы его посмотрел…

– А что с ним не так? – спросил я.

Однажды, сдавая ему очередного пострадавшего в аномалии, я возьми и брякни про пациента кое-какие подробности, про которые неоткуда было мне знать. И сам бродяга проболтаться не мог, потому, как был не в состоянии.