Гробовое молчание - [64]

— Может быть, они вообще не относятся к этому убийству? — предположила Джейн. — Может быть, пятна просто накопились за несколько лет.

— Два кровавых происшествия в одной и той же кухне? — поразился Тань.

— А как тогда объяснить, что этих отпечатков нет ни на одной фотографии с места преступления?

— Просто кто-то смыл их, — тихо проговорила Маура. — Еще до того, как приехала полиция.

И все-таки следы остались здесь, подумала она. Пусть человеческому глазу они не видны, зато от люминола им никуда не деться.

Остальные присутствующие были поражены тем, что им удалось выяснить. На кухне находился какой-то ребенок. Этот ребенок ступил в кровь и двинулся к двери в переулок.

— Подвал, — догадалась Джейн.

Она подошла к двери и распахнула ее. Маура приблизилась к ней, а Джейн фонариком осветила уходящие вниз деревянные ступеньки. Оттуда, из самой черноты, поднимался запах влажного камня и плесени. Луч фонарика пронзил мрак, и Маура увидела большие бочки и огромные консервные банки с кулинарным жиром, наверняка испорченным после двух десятилетий хранения.

— Повар умер прямо здесь, закрывая собой дверь, — припомнила Джейн. Она обернулась к Эду: — Давайте посмотрим верхние ступени.

На этот раз не последовало ни раздраженных мин, ни вздохов, ни взглядов на часы. Криминалисты быстро переместили камеру со штативом, направив ее на лестницу в подвал. Когда выключился свет, все столпились у двери, и Эд выпустил из распылителя последнюю шипящую порцию люминола. Только теперь они увидели, что кровь, стекая сюда из кухни, капала на верхнюю ступеньку.

А на самой ступеньке виднелся отпечаток маленькой туфельки.

24

— В тот вечер в кухонном подвале кто-то был, госпожа Фан. Ребенок, который, возможно, знает, что произошло на самом деле, — говорит детектив Риццоли. — Вам известно, кто этот ребенок?

Полицейская изучает меня, наблюдая за моей реакцией, когда я начинаю понимать, что она сказала. Сквозь закрытую дверь до меня доносятся стук шестов и сливающиеся в хор голоса моих учеников, тренирующих боевые приемы. Но я раздумываю о возможных ответах здесь, в тишине своего кабинета. Молчание — это уже реакция, и детектив Риццоли пытается понять его значение, однако я не позволяю эмоциям отразиться на моем лице. Для нас обеих это уже превратилось в шахматную игру внутри шахматной игры, и наши ходы настолько незаметны, что детектив Фрост, который стоит поблизости, видимо, даже не подозревает о них.

Мой настоящий противник — эта женщина.

— Откуда вам известно, что в подвале кто-то был? — спрашиваю я, глядя ей прямо в глаза.

— В кухне и на ступенях подвала остались следы. Отпечатки детских ног.

— Но ведь прошло девятнадцать лет.

— Даже после стольких лет, госпожа Фан, следы крови остаются, — объясняет Фрост. Его голос звучит мягче, это голос друга, поясняющий то, что, как он считает, я не понимаю. — Существуют определенные химические препараты, с помощью которых мы можем видеть следы крови. Нам известно, что ребенок вышел из подвала, наступил в кровь У Вэйминя и вышел из кухни в переулок.

— Этого мне никто еще не говорил. Детектив Ингерсолл ничего такого не рассказывал.

— Потому что он не видел этих следов, — говорит детектив Риццоли. — Когда приехала полиция, их уже не было. Их смыли. — Она наклоняется так низко, что мне видны ее зрачки — две черные мишени внутри шоколадных радужек. — Кому понадобилось это делать? Кто хотел скрыть тот факт, что в подвале был ребенок?

— Почему вы спрашиваете об этом у меня? В тот момент меня даже не было в стране. Когда все это случилось, я гостила на Тайване у своих родственников.

— Но вы ведь знали У Вэйминя и его жену. Как и они, вы говорите на мандаринском диалекте. В подвале была их маленькая дочка, верно? — Она достает из кармана блокнот и читает: — Мэймэй, пяти лет от роду. — Риццоли смотрит на меня. — Мать и дочка — куда они уехали?

— Откуда же мне знать? Я смогла улететь домой только через три дня. К тому времени они уже уехали. Собрали всю свою одежду, все свои вещи. Понятия не имею, куда они отправились.

— Почему они убежали? Потому что жена повара была нелегальной эмигранткой?

Я стискиваю зубы и сердито смотрю на полицейскую.

— Вы удивлены, что она сбежала? Если бы я была нелегальной эмигранткой, детектив, и вы бы решили, что мой муж только что убил четырех человек, как скоро вы надели бы на меня наручники и депортировали? Девочка родилась здесь, а вот Лихуа — нет. Она хотела, чтобы дочка выросла в Америке, так стоит ли винить ее за то, что она избегала полиции? Стремилась уйти в тень?

— Смыв отпечатки, она уничтожила важное доказательство.

— Возможно, таким образом она хотела защитить дочь.

— Девочка была свидетельницей. Она могла бы изменить ход расследования.

— И что, вы бы привели пятилетнюю девочку в зал суда и заставили бы давать показания? Неужели вы думаете, что присяжные поверили бы дочке нелегальных эмигрантов, если весь город уже назвал ее отца чудовищем?

Мой ответ ошарашивает ее. Риццоли замолкает, раздумывая о логике моих слов. Она осознает, что действия Лихуа в самом деле были разумными. Лихуа действовала как любая мать, стремящаяся обезопасить себя и ребенка от властей, которым она не доверяет.