Гробница Анубиса - [25]

— Если здешние хранители выставляют на обозрение изъеденный временем большой палец ноги, отбитый от какой-то статуи, и груду костей, вырытых на старом ионийском кладбище на юге острова, это значит, что они до основания выскребли запасники фонда, лишь бы хоть чем-нибудь заполнить стенды. Можете мне поверить.

— Вы ли это, доттор Лафет? Где великолепный искатель приключений, которым я привык восхищаться? Неужто вы растеряли тот азарт, что воодушевлял вас тогда, когда вы разыскивали гробницу Александра Великого?

— С той гробницей все обстояло несколько иначе, — угрюмо отозвался я. — На ее поиски я пустился добровольно, это был мой выбор. К тому же в то время мой отец не сидел в тюрьме.

Служащий поставил на стол пластиковое блюдце, на нем лежали две жевательные резинки и счет. Увидев надпись на обертках нехитрого угощения, Гиацинт брезгливо скривился:

— «С мастикой». Они подмешивают мастику к жевательной резинке? Кошмар!

Его негодование меня рассмешило.

— Успокойтесь, это совсем не то, чем вы пользуетесь. чтобы замазывать щели в своей ванной комнате. Это в высшей степени изысканный ароматизатор. Попробуйте.

— Нет, благодарю. — Он положил жевательную резинку обратно на блюдце.

Язычок пламени, вырвавшись из зажигалки Гиацинта, бросил отсвет на обертку, фольга заиграла искорками, и в мозгу у меня вдруг промелькнула безумная догадка. Мучительно напрягая мозговые извилины, я принялся теребить жевательную резинку, бессознательно бормоча:

— Мастика…

— Не воссиял ли у вас в голове светоч озарения? — Гиацинт помахал рукой у меня перед носом, потом окликнул: — Доттор Лафет!

Но я уже не слышал его. Как слишком медлительный мотор, внезапно освобожденный от ограничителей скорости, мой мозг заработал на полную мощность.

— Нет, — продолжал я бубнить себе в бороду. — Это было бы слишком просто…

— Ничего, я и сам простоват. Говорите!

В искреннем порыве я повернулся к нему, уставясь прямо в его зрачки, и процитировал:

— «…ты знаешь остров, где, слезы благовонные бессмертья точа из глаз, усопшие взирают туда, где Страж Ключей над ними суд творит, воссев на трон скалы высокой».

Он сморщил нос:

— Что, ваш желудок не принимает даров моря?

Я наклонился к нему, меня проняла внезапная лихорадочная дрожь:

— Где расположено большинство хиосских монастырей, Гиацинт?

— На четырех концах острова, и что из того?

— Притом, учитывая ситуацию, строили их где?

— Как можно выше. На горных вершинах.

— А где расположены самые древние из них?

— Мы что, в загадки играем? — запротестовал собеседник, но я издал рычание, и он мгновенно уступил: — Ну ладно, ладно, на южной оконечности.

— Чем славится южный берег Хиоса? — Но Гиацинт только плечами пожал, и тогда я крикнул: — Мастикой! Точно! А что мы видели в музее такого, что вывезено из тех же мест?

— Ну, кости. Груду костей в самом жалком состоянии, извлеченных из древних захоронений по соседству с храмом Апол… — У него захватило дух, но он овладел собой. — Древнее место отправления культа, что возвышается над кладбищем?

Сияя самодовольством, я откинулся на спинку стула.

— Этти мне объяснил, что одно из наименований Анубиса, — я торопливо порылся в своей пластиковой папочке, вытащил оттуда пачку листков с памятными записями, — да, вот оно, «Tepy-dyou-ef» — «Тот, кто на горе». И по словам Эрнесто, легенда о мертвых, плачущих осенней порой, куда древнее, чем эти массовые убийства девятнадцатого века, преступная акция турок.

— Большинство легенд происходит из незапамятной старины.

— А здесь это тем очевиднее, что мастиковые деревья растут среди могил. Это должно было отложиться в памяти поколений. Мне было бы любопытно посмотреть на эту церковь, выстроенную на руинах, о которой вы только что упомянули, в самом конце нашего разговора.

— Что до меня, мне еще любопытнее узнать, какая связь между прекрасным Аполлоном и бальзамировщиком с шакальей пастью.

— В ту эпоху, когда люди поклонялись этому, как вы выразились, бальзамировщику с шакальей пастью, об Аполлоне еще и слыхом никто не слыхал. А приняв во внимание, что люди живут на Хиосе больше шести тысяч лет, вам надобно спросить себя, какому божеству они здесь возносили молитвы, кого потом вытеснил Аполлон.

Он одарил меня завлекательной улыбкой, да еще глазки состроил вдобавок.

— Знаете, мой дорогой Морган, вы ужасно обольстительны, когда с таким блеском проявляете свои таланты.

Эту фразу он умышленно произнес по-гречески, так что мне пришлось быстренько оглядеться, чтобы проверить, не слышал ли нас кто-нибудь. С народными верованиями шутки плохи, греки отнюдь не одобряют такого рода заигрываний между персонами одного пола, нам не хватало только нарваться на драку.

— Еще одно замечание в подобном духе, и я внесу в ваш облик кое-какие пластические изменения.

Он рассмеялся в ответ на мою угрозу, заплатил по счету наличными и не преминул дать щедрые чаевые.

Возвратясь в отель, я задержался в его громадном холле, чтобы позвонить Этти.

— Алло?

— Это я. Как у тебя дела?

— Лучше всех! Папу перевели из тюрьмы в охраняемую резиденцию. Не то чтобы шикарную, но с удобствами. Он ухожен, питание хорошее, о лучшем нельзя было и мечтать. — В этот момент телефон упал, Этти выругался, но связь не прервалась. — Алло! Ты еще здесь? — На том конце провода раздалось какое-то мерзкое гудение. — Морган! Ты меня слышишь?