Григорий Распутин - [42]

Бесспорно, Распутин обладал магическим и удивительным взглядом; но когда глаза его встретились с глазами этой маленькой старушки, он не выдержал и…потупился.

— Что это ты на меня смотришь так?! Как-то особенно, — пробормотал он.

В ответ он услышал тираду совершенно в духе травившей его бульварной прессы.

— Я пришла задать вам несколько вопросов, Григорий Ефимович. До этого нам встречаться не приходилось; после этой встречи вряд ли когда увидимся. Про вас я очень много слышала, ничего доброго, но много плохого… вы должны ответить мне, как священнику на духу: отдаете ли вы себе отчет, как вы вредите России? Знаете ли вы, что вы лишь слепая игрушка в чужих руках, и в каких именно? Да знаете ли вы…

Распутин ее прервал:

— Ой, барыня, никто еще и никогда со мной таким тоном не говаривал… Что ж вам на эти вопросы отвечать? Ума не приложу, а?

— Читали ли вы русскую историю, любите ли вы русского царя, как его надо любить?

Григорий Ефимович на мгновение задумался:

— Историю, скажу по совести, не читал — ведь я мужик простой, темный, читаю только по слогам, да и то с большим трудом, а уж пишу так, что и сам подчас не разберу, чего я там написал. Вот дочка мне помогает, Матрена, но не всегда она рядом…

Еще заминка, Распутин прервал на мгновение речь, видимо пытаясь сформулировать свою мысль.

— А царя-то, как мужик, во как люблю, хоть, может, против дома царского и грешен во многом; но невольно, клянусь крестом… Вот, — Григорий перекрестился.

И снова минутная пауза.

— Чувствуется, матушка-голубушка, что конец мой близок… Убьют-то меня — убьют, а месяца так через три — рухнет и царский трон. Спасибо вам, что пришли, знаю, что поступили, как сердце вам велело. И хорошо мне с вами, и боязно: как будто с вами есть еще кто-то… А как бы вы поступили на моем месте?

Распутин внимательно и пытливо взглянул в глаза посетительницы.

— Будь я на вашем месте, я бы уехала в Сибирь да спряталась там так, чтоб обо мне и слухи все замолкли, и след простыл. Так вот.

Много еще говорила с Распутиным старая писательница — о царевиче Алексее, о войне и жертвах ее страшного Молоха, о страданиях народа и беспечности власть имущих, об Евангелии и православии — и он слушал ее жадно, как бы впитывая каждое слово… Время летело незаметно.

Наконец она поднялась со стула и стала прощаться. Распутин шел сзади, повторяя: «Уж я проведу вас сам…»

При прощании, подавая руку Распутину, писательница с удивлением увидела, как он вдруг наклонился и «горячо поцеловал ее руку».

— Матушка-барыня, голубушка ты моя. Уж прости ты меня, мужика, прости, что на «ты» тебя величаю… Полюбилась ты мне, и от всего сердца это говорю. Перекрести ты меня, хорошая и добрая ты моя… Эх, как тяжело у меня на душе…

Маленькая ручка, освобожденная вновь от перчатки, осенила Распутина крестным знамением, и он услышал: «Господь с Тобою, брат мой во Христе…»

Она ушла. А Распутин долгое время стоял и смотрел ей вслед, точно здесь оставалось одно его бренное тело, а его грешную душу взяла она, явившаяся к нему ангелом смерти.

Через двенадцать часов, на Мойке, Распутин окончил свой земной путь. Когда тело Распутина извлекли из воды, правая рука старца застыла, словно в крестном знамении.

* * *

В январскую ночь 1917 года гроб с останками был закопан под иконостасом в строящейся часовне святого Серафима, расположившейся на опушке императорского парка, близ Александровска. Присутствовали только царь, царица, четыре молодые княжны, Протопопов, Анна Вырубова, полковники Д. Н. Ломан[18] и А. И. Мальцев[19], наконец, в качестве священнослужителя — придворный архиерей отец Василий.

Именно он передал Николаю II нательный крест Григория Ефимовича. Интересно, вспомнил ли государь слова, сказанные Другом за несколько лет до этих страшных дней: «Моя смерть будет и твоей смертью».

В старом полушубке Распутина нашли записку (писала Матрена, со слов отца):

«Я чувствую, что уйду из жизни до первого января. Я хочу сказать русскому народу, Папе, Маме и детям, что они должны предпринять. Если я буду убит обыкновенными убийцами и моими со-братьями-крестьянами, то, царь российский, тебе не надо будет бояться за своих детей. Они будут царствовать еще много веков. Но если меня уничтожат дворяне, если они прольют мою кровь, то их руки будут запачканы моей кровью двадцать пять лет и они покинут Россию. Брат поднимется на брата. Они будут ненавидеть и убивать друг друга, и двадцать пять лет в России не будет покоя. Царь земли русской, если ты услышишь звон колокола, который скажет тебе, что Григорий убит, знай, что один из твоих подстроил мою смерть, и никто из вас, никто из твоих детей не проживет больше двух лет. Они будут убиты…

Я буду убит. Меня больше нет среди живых. Молись! Молись! Будь сильным. Думай о своей благословенной семье!»

Незадолго до своей трагической гибели Распутин говорил Александре Федоровне, и это она передавала царю в письме от 8 декабря 1916 года: «Наш Друг говорит, что пришла смута, которая должна была быть в России во время или после войны…» (На стене усыпальницы Распутина кто-то корявым почерком начертал: «Исайя»[20]