Григорий Распутин - [20]

Монах Саровской пустыни Серафим (1760–1833), в миру Прохор Мошнин, еще при жизни пользовался славой великого подвижника. Кроме того, существовало преданий о пророчестве им судьбы будущих царей: на царствование Александра III, например, приходились сначала беды и «нестроения» (то есть неудачи. — В. Т.), затем война, смута, вторая же его половина обещала быть благополучной.

В 1902 году, «предвидя беды и великие страдания» (как говорилось в одном из официальных изданий того времени), Николай II предложил обер-прокурору Синода представить ему указ о провозглашении Серафима Саровского святым. Победоносцев доложил, что Святейший Синод провозглашает святым то или иное лицо лишь после долгих предварительных исследований. Царица возразила обер-прокурору в том смысле, что «государь все может». Победоносцев, проглотив обиду, твердо стоял на своем. Как ни неприятно было царской чете, но ей все же пришлось согласиться отложить канонизацию Серафима на год.

17 июля 1903 года Николай II, обе императрицы, члены императорской фамилии, многие государственные и политические деятели и священнослужители прибыли в Саров. На следующий день при скоплении 300 тысяч богомольцев и просто зевак произошло торжественное прославление преподобного Серафима Саровского. Поздней ночью императрица искупалась в пруду, где имел обыкновение — даже зимой — купаться святой Серафим.

После исчезновения доктора Филиппа при дворе стали появляться новые «чудотворцы» и «избавители», о которых говорили, что они способны исполнить заветное желание царицы — родить наследника. Однако, в отличие от французского оккультиста, новые «чудотворцы» были не докторами и «салонными кудесниками», а юродивыми, русскими бесноватыми. Именно на начало XX века приходятся знакомства царя и царицы с «русскими мистиками»: босоножкой Пашей — по выражению вдовствующей императрицы Марии Федоровны, «злой, грязной и сумасшедшей бабой», блаженной Дарьей Осиповой, странником Антонием, босоножкой Васей, косноязычным Митей Козельским, он же Коляба, он же Гугнивый.

Народ этот гораздо все менее приятный в общении, чем «месье Филипп» с его лучистыми и добрыми глазами, изящными манерами и тихим, вкрадчивым голосом. Их можно было часто встретить в любой русской деревне: будь то около Москвы или Петербурга или в самой глубокой провинции. В основном это были слабоумные мужчины, гораздо реже — женщины, чаще всего страдающие эпилепсией. Слабоумие этих сельских идиотов в глазах народа воспринималось Божьим знамением, а эпилепсия придавала им дополнительную «святость».

Сельское население и даже городская интеллигенция издавна верили, что дефективные, глухонемые, эпилептики и идиоты особенно любимы Богом и что в их непонятном мычании, бессмысленных звуках, диких выкриках и судорожной трясучке проявляется дух Божий. Любые внешние проявления у этого типа идиотов считались манифестацией высшей Божьей воли, которой следовало слепо повиноваться, потому что она значила больше, чем «разум гордецов». Эти «нищие духом» считались избранниками, которым приписывалась чудесная сила и воздавались исключительные почести. Перед босыми, ходящими в страшных лохмотьях и грязными юродивыми крестьяне падали на колени, целовали края их рубищ и набожно слушали бессмысленную «речь», видя в ней волю Божью.

Одним из таких юродивых, оставивших заметный след в Царском Селе, был уже упомянутый нами Митя Козельский-Коляба — глуповатый калека из ближайших окрестностей Оптиной пустыни. Он был кривоногим, горбатым, почти немым и вместо рук имел две бесформенные культи. Из-за слабого зрения и слуха его надо было водить за культю. Вместо речи он с трудом выдавливал из себя непонятное мычание. Во время припадка эпилепсии он начинал визжать, а затем переходил на страшный рык и вой. Судорожные движения культей усиливали отталкивающий вид юродивого. Необходимо было иметь очень крепкие нервы, чтобы спокойно стоять рядом с ним во время припадков и пытаться угадать, что обозначают его физические кульбиты и нечленораздельные выкрики.

Вначале крестьяне из родного села давали ему поесть просто из сострадания, не замечая в его зверином рыке и устрашающем облике ничего божественного. И лишь «братья» из Оптиной пустыни открыли его чудесные способности. Хотя они сами не могли сразу объяснить смысл его выкриков и мычания, но увидели в нем юродивого, вдохновенного Богом, пророка.

«Ключ» к объяснению «предсказаний» Мити Колябы был в руках псаломщика церкви села Гоево, умудренного богатым жизненным опытом Елпидифора Кананыкина. Когда он молился перед образом Николая-чудотворца, голос святого объяснил ему таинственный смысл порождаемых Митей звуков и движений и велел увековечить находившийся до сих пор в тайне способ («ключ») объяснения предсказаний. Чудесный голос добавил, что юродивый Митя Коляба сыграет большую роль в истории России.

С этой поры Елпидифор был неразлучным спутником чудесного одержимого Мити Козельского и объяснял его предсказания.

— Молчать, — кричал Елпидифор расшумевшимся не в меру прихожанам. — Ишь как колотит родимого… Знать, пожару быть. А что гореть будет? Ась? Церковь, баит, церковь! Точно!