Григорий Отрепьев - [25]

– Канцлер Лев Сапега, – представил пан незнакомца.

«Лев Сапега? – воскликнул про себя Григорий – Да он же все знает, всю правду о царевиче Димитрии? Неужто настал мой последний час? Неужто я рухну в пропасть, так и не поднявшись на вершину?» Но канцлер едва лишь усмехнулся в усы и проговорил:

– Приветствую вас, князь Димитрий Иоанович. Добро пожаловать в Речь Посполитую.

«Значит, не узнал! А если и узнал, то решил подыграть», – радостно подумал молодой человек.

Конечно, Лев Сапега сразу понял, что мнимый царевич и есть самозванец, о котором писал в посланиях Борис Годунов, более того, во время убийства настоящего царевича канцлер был на Руси и знал обо всем из первых уст, вот почему он с такой усмешкой глянул на Отрепьева, который не имел ничего общего с Димитрием. Канцлер точно знал, что у мальчика не было никаких отличительных признаков вроде бородавок и разной длине рук; знал и то, что тот страдал эпилепсией в тяжелой форме, был слаб здоровьем и безумен – ничего общего с этим крепким, умным человеком. Но, какова бы ни была причина, Сапега решил держать все в тайне… до поры, до времени.

Проводив еще одного гостя в пиршественный зал, братья Вишневецкие решили потолковать с канцлером о том, действительно ли это сын Иоана Грозного или же беглый монах, расстрига, чернец Григорий, как писали о нем из Москвы.

– Это мы сейчас проверим, – ответил Сапега и сказал, – есть у меня один человек по имени Юрий Петровский, который много лет назад служил в Угличе самому царевичу. По крови он лифляндец, некогда звавшийся на Руси именем Петрушка. Должен же он узнать Димитрия, если они росли вместе?

– Где этот холоп? – воскликнул от удивления и даже какой-то радости Константин, сам еще до конца не уверенный в искренности Григория.

– Да он здесь, вместе с другой челядью. Я специально его привез с собой.

Вишневецкий приказал одному из лакеев призвать к ним Юрия Петровского. Молодой холоп, с виду боевой парень, должно быть зная свою роль, при виде Отрепьева широко улыбнулся и проговорил, что это и есть тот самый царевич, которого якобы убили в Угличе, при этом никто из собравшихся не обратил внимание на один нюанс: Петровский первое мгновение пристально вглядывался в лицо самозванца, по нем сразу стало понятно, что он никогда прежде не видел этого человека. Однако же, сам Григорий, научившийся за два последних года хитрить, первый подошел к молодому человеку и по-братски обнял его со словами:

– Наконец-то, мы встретились. Сколько лет прошло с той поры, когда мы в последний раз играли в орешки?

– Да-да… а я и не сразу признал тебя, царевич, уж больно ты вырос да похорошел, – с этими словами Петровский улыбнулся и стал делать вид, будто он действительно рад этой встречи.

Лев Сапега поблагодарил своего слугу и, повернувшись к братьям Вишневецким, спросил:

– Ну, теперь вы все поверили?

– Да, – хором ответили те, – этот человек действительно царевич!

Через несколько дней после бала Григория вместе с братьями Вишневецкими пригласил к себе тесть Константина, Юрий Мнишек. Этот пожилой человек с грубыми чертами лицо и большим ростом был воеводом того времени. Его любовь к роскоши и расточительству привела к тому, что он погряз в долгах, которые никак не мог выплатить; но даже не смотря на такое затруднительное положение, ни он, ни его младшая пятнадцатилетняя дочь не могли прожить ни дня без праздника. Дни и ночи напролет в их поместье гремела музыка, отовсюду съезжались такие же кутилы как и они: паны, светские дамы, благородные рыцари, богатые купцы. Все как один приезжали, дабы поглядеть на юную красавицу Марину, которая была слишком хитра, слишком умна и честолюбива для своего возраста. Красавица, росшая в богатстве и роскоши, была разбалованной родителями, которые с пеленок внушали ей великую роль и любовь к власти.

Узнав о приезде московского царевича, властолюбивая Марина провела целый день у себя в покоях перед зеркалом, примеряя то один наряд, то другой. Служанке пришлось похлопотать, прежде чем нарядить юную прелестницу. Молодая панна капризничала, разбрасывала непонравившиеся вещи на пол, цепляла то одни украшения, то другие. Наконец, ее выбор остановился на светло-голубом платье с серебристом отливом, усыпанное мелким жемчугом, на голову служанка одела ей большую диадему на подобии царской короны, дабы дочь воеводы произвела положительное впечатление на царевича.

– Как бы мне хотелось увидеть его поскорее, – вздыхала темноволосая красавица, глядя на свое отражение в зеркале, ее большие карие глаза ярко блестели при свете свечей.

– Благородная панни всегда неотразима в своей красоте, – ответила льстиво служанка, уберая разбросанные по полу платья.

– Я должна завоевать сердце царевича, чего бы мне этого ни стоило! – проговорила тихо сама себе Марина и усмехнулась, ее улыбка напомнило оскал прекрасной тигрицы.

Все гости уже собрались в большом зале, украшенного высокими сводами и колоннами. В воздухе витал аромат духов. Несмотря на холодную погоду, в доме воеводы было жарко. Многие дамы даже расскрыли веера, дабы нагнать на себя прохладу. Иной раз то там, то здесь гости перешептывались на счет приезда московского царевича Димитрия, который должен был вот-вот появиться; особенное оживление было в кругу дам, которые хихикали, прикрывая рот платочками, и спрашивали друг друга: