Григорий Николаевич Потанин. Жизнь и деятельность - [61]

Верблюды уставали так скоро после начала путешествия, по-видимому, не только потому, что они были не из лучших, но также и потому, что наступила пора их линяния к лету; в это время с тела верблюдов целыми клочьями слезает их старая шерсть, и они постепенно становятся голыми. А экспедиция как-раз находилась в высоких горах, где температура и в полдень редко была выше а по ночам мороз достигал —5 и —6°, причем нередко выпадал снег. Кроме того, были переправы через холодные реки. Это замедлило линьку и вызвало утомление. Более слабые верблюды шли без вьюков и все-таки порой отказывались итти; у них внезапно подкашивались ноги, они начинали дрожать всем телом, ложились, и никакими мерами нельзя было заставить их встать. Монголы объясняли это испугом и уверяли, что высокие горы своим видом вызывают у животных нервное потрясение. Скасси на основании своего опыта в Туркестане подтвердил, что в это время года на высоких горах около половины верблюдов сразу лишается сил. Поэтому приходилось задумываться о судьбе каравана; стало ясно, что на верблюдах нельзя будет выбраться из Нань-шаня, так как предстоял еще переход через самый широкий северный хребет.

Григорий Николаевич просил одного из китайских чиновников, сопровождавших экспедицию из Донкыра, съездить к кочевникам шира-егурам, жившим в соседней долине, и нанять у них яков для перевозки вьюков, а в ожидании их прихода караван медленно подвигался вверх по долине реки Бардун. Населения здесь не было, но в разных местах встречались в виде ям, шурфов и отвалов признаки добычи россыпного золота, частью старые, частью недавние. По расспросам оказалось, что, когда устанавливается более теплая погода, в долину приходят китайцы из-за хребта и моют золото. Эту верхнюю часть долины они называют Е-нью-коу, т. е. долиной диких коров, так как в ней встречаются дикие яки, многочисленные в средней части Нань-шаня.

По прибытии 20 яков с шира-егурами караван повернул из долины реки Бардун на север и небольшими переходами, ради сохранения верблюдов, шедших порожняком, начал переваливать через целый ряд цепей северного хребта, останавливаясь в промежуточных между ними долинах. Дорога была трудная, и возни с верблюдами было много. В местах, размытых дождями, по которым яки шли свободно, для верблюдов надо было чинить тропы. Приходилось выводить их по одному на перевалы и водить под уздцы в трудных местах на косогорах. Яков меняли на стойбищах шира-егуров; последние иногда привозили на стоянки каравана угощение в виде свежего и кислого молока и масла в деревянных ведерках, а на продажу привозили муку и соль. Некоторые хлопоты доставляли и яки: навьюченные, они не шли гуськом, как верблюды, а всегда шли кучей, при этом то обгоняли друг друга, то теснились на одной тропе, сталкивая с нее друг друга. При этом ящики с коллекциями постоянно стукались, а так как ящики были плохие, они часто ломались, и их приходилось чинить. Один раз ящик со шкурками птиц совсем развалился и упал в болото. Шкурки подмокли, пришлось их совершенно распаковать, просушить и опять упаковать. На последней стоянке в горах большая компания шира-егуров организовала встречу каравана. Они выставили большую палатку, ламы из соседнего монастыря и старший из кочевников угощали в ней путешественников чаем и дали им муки, риса, хлеба, изюма, сахара и молока, так как узнали, что в караване все запасы истощились, осталось только несколько баранов.

За этой стоянкой злоключения экспедиции скоро кончились. Она спустилась с гор к китайскому городку Ли-юань, где ее встретил местный мандарин, очень беспокоившийся о судьбе путешественников и устроивший выезд к ним шира-егуров с провизией. Он сам приезжал в их палатки, стоявшие за городом, прислал им готовый обед, риса, муки и свинины, а его жена — редиску, капусту и лук. Отъезд экспедиции проходил в его присутствии и был обставлен торжественно: пускали ракеты, а городская милиция выполняла церемонию коленопреклонения.

В Ли-юани шира-егуры с яками были отпущены. Потанин использовал свое кратковременное знакомство с ними, чтобы собрать сведения об этом немногочисленном народе, обитавшем в северной части Нань-шаня в черных тибетских палатках. Пять восточных родов шира-егуров говорили по-монгольски, а два западных, называвшихся кара-егурами,— по-тюркски. Но все они были ламаисты. Китайцы называли их «хуан-фань», т. е. желтыми варварами.

Из Ли-юани экспедиция через предгория Нань-шаня вышла в длинный пояс оазисов западной части провинции Ганьсу, который тянется вдоль подножия Нань-шаня и отделяет эти горы от пустынь и степей Ала-шаня и Бей-шаня. Оазисы питались водой нескольких крупных и многих мелких рек, вытекавших из гор. Крупные уходили отчасти и дальше в пустыню, где кончались в озерах, мелкие целиком расходовались на орошение полей. В этом поясе были расположены три больших города — Лян-чжоу, Гань-чжоу и Су-чжоу и много меньших. Экспедиция вышла в оазис Гань-чжоу, орошавшийся большой рекой Эдзин-гол (по-китайски Хый-хэ), которая, как нами было описано, прорывается через хребет Па-бао-шань на равнину. Вид этой равнины поразил некоторых рабочих каравана, которые всю свою жизнь провели в тесных горных долинах.