Грифон торжествует - [7]

Все так же через захваченный порт в наш край прибывали новые орды захватчиков. И только одно радовало нас — это то, что у них прекратились поставки того странного оружия, с которым они обрушились на нас вначале, сокрушая наши бастионы с легкостью человека ворошащего муравейник. Это оружие, как мы узнали от пленных, было не ализонского происхождения, а создавалось магией союзников наших врагов.

Но нам мало помогало и прекращение действия этой магии — из-за того ли, что эти союзники были разбиты, либо же по какой-то другой причине, которая была нам неизвестна, — потому что у них по-прежнему имелось огромное количество оружия и людей. И хотя наши кузнецы трудились не покладая рук в отдаленных западных Долинах, нам пока еще остро не хватало метательного оружия и приходилось время от времени совершать набега за теми припасами, в которых мы испытывали нужду.

Я и был одним из таких разведчиков, занимавшихся поиском припасов. Детство мое прошло в дальних Долинах, где меня воспитывал охотник, который и обучил навыкам такой работы. Я с охотой перенимал его опыт еще и потому, что мои родственники с подозрением относились ко мне еще до известия о моих физических отличиях — получудовище-получеловек… Слухи всегда преследовали меня.

Несколько месяцев назад Имгри направил меня на север, поскольку приболел мой отец. И, кроме того, всегда оставался шанс, что ализонцы, шныряя пока по побережью, нанесут удар в глубь континента. Я тайно посетил Ульмсдейл, тогда-то и узнав, что у меня есть враги среди моих родственников, причем самых ближайших. С самого рождения моя мать возненавидела меня, но вовсе не из-за моего изувеченного тела, а из-за того (что я узнал позже), что я не стал тем оружием, той силой, которую она искала, чтобы полностью овладеть Могуществом Прежних.

Слишком гордой она была, чтобы признаться в этом. И я был не единственной ее неудачей. Когда ализонцы вторглись в их край, она вместе со своими союзниками попыталась призвать на помощь силы моря, чтобы уничтожить захватчиков, но вместо этого они затопили саму Долину, и сейчас она вообще потеряна для кого-либо.

И вот, когда я уже собирался было вернуться к выполнению своих воинских поручении, я обнаружил… свою леди…

Нет, я и думать не смел о ней так… хотя по всем законам Долины мы были надлежащим образом помолвлены еще в далеком детстве, задолго до нашей первой встречи. Джойсан…

Я больше не мог совладать со своими мыслями, как и со своими снами. Я видел Джойсан и ее спутников, видел ее рядом со своим кузеном Роджером, который представился моим именем — в то время как она верила, что я — из Прежних; видел ее в Пустыне, когда Джойсан оказалась в руках Роджера, потому что владела вещью истинного Могущества, которую я нашел и подарил ей, — шаром с запечатанным внутри грифоном.

Да, я не в силах был выкинуть ее из сознания, ибо был мужчиной. Постоянно она стояла перед моими глазами — гордая, мужественная, добросердечная — настоящая мечта мужчины. МУЖЧИНЫ… А я им не был, но все равно по-прежнему хотел ее.

Ну так отчего же ее образ не исчезал из моего сознания? Я же вернул ей свободу. Ведь сколько прекрасных парней в Долинах могут дать ей то, чего она заслуживает. Меня же нельзя отнести к их числу.

Я бросил все и уехал скорее из-за того, что хотел задушить в своей душе стремление к ней, чем из-за вызова Имгри — если уж быть честным перед самим собой. И я так устал. Когда я засыпал, приходили грезы… Но спать-то я все-таки должен был, хотя во мне и сидела гордость, которая не позволяла выказывать усталость или слабость перед моими спутниками. И все же в конце концов я должен был найти путь…

Зал этот был так огромен, что не видно было, где кончаются стены. Громадные колонны образовывали проходы, вдоль которых проносились клочья приятно пахнущего тумана, собиравшегося колечками и сплетавшего причудливые узоры в воздухе, будто невидимые руки игриво чертили следы ленточками. Здесь не было ни факелов, ни настенных светильников, но все было видно.

Я ходил между двумя рядами колонн, рассматривая руны, инкрустированные на их поверхности. И эти руны также слабо светились, сами по себе, иногда сероватым светом, как на рассвете, иногда слегка голубоватым.

Руны вызвали во мне беспокойство. Мне следовало бы прочесть их: то, что в них содержится или содержалось когда-то, представляло огромную важность, может быть, даже историю целого народа или нации, давно уже исчезнувшей. Потому что это место было очень древним, и это ощущение древности было настолько сильным, что отбивало всякую охоту делать здесь что-либо рискованное.

Древность… и знание. У наших хранителей тоже есть свои комнаты с записями. В человеке заключено нечто, что заставляет его желать оставить после себя какое-то напоминание о своей жизни и делах. Однако по сравнению со всем этим записи моего народа — просто бессмысленная мазня, нацарапанная хворостинкой на песчаном берегу. И это также было место Могущества. Могущества, которое можно было ощутить, почувствовать. Повсюду в этом месте.

Тем не менее, хотя я и испытывал благоговейный страх, но это был вовсе не всепоглощающий ужас. Все здесь казалось настолько далеким, что совершенно не могло затронуть меня. То существо, каким я был…