Гридень. Из варяг в греки - [7]

В общем, мечом я опоясался, только вот панциря не надевал, даже кольчуги, прямо поверх длинной рубахи затянул перевязь – так, чтобы ножны находились на спине. Рукоятка меча выглядывала над плечом – выхватить легко, мечи в этом времени не шибко длинные. Шлема на мне тоже не было.

Да и зачем он волхву? Зато под рубахой хорошо сидел бронежилет из кевлара, а за кушаком прятался пистолет «ТТ» – старенький, но вполне пригодный к службе.

Это Яшка достал – нынче за деньги все купить можно, хоть атомную бомбу, только плати.

Спросите, зачем мне пистолет, когда меч есть? А вы пробовали когда-нибудь голову человеку отрубить? Или проткнуть его насквозь так, чтобы лезвие вышло из спины, дымясь кровью?

Скажете, что пристрелить человека тоже нелегко? Согласен.

Просто у меня были большие сомнения насчет моих умений в фехтовании. Спорт – это спорт, не надо его путать с реальным боем. А то насядет на меня какой-нибудь громила-викинг, и что я ему скажу? «Эт ву прэ?»[1]

Боюсь, он меня не поймет…

– Ну все, – выдохнул я. – Поехали!

Яшка молча включил МВ, и стена из бруса растаяла передо мной, открывая дремучий лес. Великанские дубы обступили поляну, а в тени виднелся покосившийся идол – довольно искусно вырубленное из древесного ствола изображение сидящего старика, сложившего руки на пузе. Нос крючком, рот брюзгливо распущен… Божество старперов.

Судя по тому как сей кумир затрухлявел, мало кто поклоняется ему. Тем лучше для конспирации. Плюс особая примета.

Ну все?

Пересиливая себя, я шагнул на траву и обернулся.

Друзья смотрели на меня из будущего.

– Ну, вы там готовьтесь, – бодро сказал я. – Пока!

Развернулся и пошел.

Глава 4, в которой я знакомлюсь с местным населением

Признаюсь, страшно было оставлять поляну. А вдруг что случится с МВ? Или сработает… ну, не знаю, какой-то неизвестный пока принцип темпоральной неопределенности. И я не смогу вернуться обратно. И останусь один-одинешенек в чужом мире, в чужом времени. Бр-р!

Но это все правильные страхи, если можно так выразиться. Бояться – это нормально. Страх – это предупреждение об опасности.

Испугался? Ничего, главное – не дать раскрутиться панике.

Так что я шагал по лесу, поглядывал вокруг, под ноги и не забывал смотреть за спину, чтобы упомнить обратную дорогу.

В принципе, я так часто бывал на дедушкиной даче, что давно запомнил все ориентиры. Вот только здесь, в этом веке, они не всегда срабатывали.

Деревья росли совсем иные, да такие здоровущие, что оторопь брала. Даже ивы – и те в два обхвата. И речка, по берегу которой в том времени шла дорога, тоже выглядела незнакомой – более полноводной, шумливой. И берега иначе подмыты…

Ага! А вот и подлинный ориентир!

Я с удовольствием погладил шершавый бок громадного валуна. Эта каменюка была приметной и в будущем. За тысячу лет валун почти не изменился, только пуще в землю врос – там.

Около валуна я и встретил первого местного. Это был бодренький дедуся в домотканой рубахе с вышивкой у ворота, в портках того же серо-бурого колеру (не думайте, что грязь, просто ткань тогда не отбеливали) и в лаптях да онучах-обмотках. Длинные седые волосы его были собраны в пучок на затылке, а бородка аккуратно подстрижена.

И дедок был не прост. Лапотки – это так, временная обувка, лишь бы в лес сходить, а через плечо у старого висели добротные сапожки, мягкие и на завязках. Бережливый был дед.

Наряд его дополнял богатый ремень – широкий, с серебряными бляхами, круглыми, звездчатыми или изображавшими птиц со зверюгами. Это был настоящий воинский пояс, таким одаривали бойца при вступлении в дружину, а кого попало в гридь не принимали.

Для несведущих посторонних: гридь – это то же самое, что дружина, а рядовой зовется гриднем. Вот только воина из дружины нельзя называть дружинником. Дружинник – это, в наших понятиях, начальник ХОЗУ. Он следил за исправностью амуниции, оружия, щитов и броней всяких, закупал и хранил провизию, ну и так далее. Все ясно? Тогда продолжим.

В том, что первый встречный когда-то служил гриднем, сомнений у меня не было. И не потому только, что на поясе у деда висели ножны со здоровенным ножом, – воина выдавали повадки.

Взгляд цепкий, бесстрастный, не бегающий, как могло показаться, – это старец заросли глазами обшаривал, вычисляя, один ли я или кто еще есть.

Дед нес лукошко в правой руке – и переложил его в левую, чтобы не мешало клинок выхватить да вражину почикать. Впрочем, никакой агрессии – старому гридню было даже любопытно, что это за тип по лесу шатается.

Рубаха проста – а не огнищанин[2], меч за плечами – а не воин.

– Здрав будь, отче, – поклонился я.

– И тебе поздорову, – степенно откликнулся старик.

Несмотря на возраст, голос его сохранил силу – такой у нашего сержанта был. Как заорет, бывало: «Рота, подъем! В ружье!», так легко с сиреной перепутать.

– А верной ли дорогой иду, попаду ли к Новогороду? – спросил я нараспев (такая уж мелодика у старорусского).

Дед усмехнулся.

– Если с тропы не свернешь, аккурат к Новому городу выйдешь, – проговорил он, – а ежели левее возьмешь, у стен Городища окажешься.

– Слыхал я, в Городище том князь ваш проживает с дружиной своею… – проговорил я с самым невинным выражением.