Грибы с Юггота - [3]

И я его лелею, как мечту.

Там были реки и дома когда-то,

Там лабиринты сказок и чудес,

И, как багрянец зимнего заката,

Там пламенные сполохи небес.

Там пустоши на берегах безлюдных

И старая деревня там была,

А вечер там исполнен звуков чудных —

Я слушал, как звонят колокола.

Не знаю я, как мне попасть туда,

И если я там буду, то когда?

XXIV. Канал

Во сне обитель зла я увидал:

Дома пустые вились в два ряда,

А между ними темная вода —

Зловонный нескончаемый канал.

Там окна в стенах кое-где видны,

И ветер подгоняет ком листвы,

Но окна эти черны и мертвы —

Их освещает тусклый свет луны.

Там нет следов и звуки там нерезки —

Лишь от воды, текущей в океан

На поиски чужих далеких стран,

Теченья утомительные всплески.

Откуда эта дрянь во сне взялась

И смоет ли теченье эту грязь?

XXV. Сен-Тоуд

«Сен-Тоудского звона берегись!» —

Услышал я и бросился бежать

По переулкам сумрачным опять,

Лишь изредка бросая взгляды ввысь.

Мне это крикнул старый человек —

Он крикнул мне и скрылся тут же прочь;

А я бежать пустился в злую ночь,

И был безумства полон этот бег.

Вновь «берегись!» звучало как приказ,

Что это значит — я не знал из книг,

Мне это прокричал другой старик;

Я «берегись!» услышал в третий раз.

Бежал я, сердце рвалось из груди —

И черный шпиль увидел впереди.

XXVI. Злые духи

Жил Джон Уэтли в миле от селенья,

В хибаре у подножия холма;

И он был недалекого ума —

Такого все о нем держались мненья.

Он книгам посвящал весь свой досуг,

Искал себя, держась от всех вдали, —

И вот морщины на лицо легли,

В глазах застыл невиданный испуг.

Так проводил и ночи он, и дни,

Каким-то бесом словно одержим;

И как-то раз втроем пошли за ним —

Но в ужасе пришли назад одни.

Там с духами Уэтли говорил —

У каждого по паре черных крыл.

XXVII. Старый маяк

От Ленга, где чернеют пики гор

Под звездами, не видными в ночи, —

Там света неизвестного лучи.

И пастухи ведут свой разговор,

Что этот свет холодный, голубой

На отдаленном маяке горит,

Где Старый Он живет, и говорит

Он с Хаосом под барабанов бой.

Еще они вам скажут шепотком,

Что в желтой маске это существо,

Но что оно с невидимым лицом

И нет под маской этой ничего.

Ходили люди к свету маяка —

Но не вернулся ни один пока.

XXVIII. Предвосхищение

Не знаю, отчего, но с давних лет

Живет предвосхищение во мне;

Оно — как будто трещина в стене,

Волшебный открывающая свет.

В нем ясности определенно нет —

Как будто вызываю я во сне

Воспоминанья о далеком дне,

Где приключенья дивного секрет.

Тогда леса, закаты мне видны,

Селенья, города, холмы и шпили,

Я слышу песни, что мы так любили,

И вижу море и огонь луны.

И стоит жить видений этих ради —

О них мечтаю я, как о награде.

XXIX. Ностальгия

Один раз в год, в осеннем грустном свете,

Над бездной океанской пустоты

Щебечут стаи птиц нам с высоты

О той стране, что держат на примете.

Сады там зеленеют на рассвете,

В них расцветают белые цветы —

Туда зовут неясные мечты

Птиц, забывающих о здешнем лете.

Они летят в одну из дальних стран,

Где город белобашенный встает, —

Но, лишь пустыня бесконечных вод,

Под ними расстелился океан.

Однако же из темной глубины

Им песни позабытые слышны.

XXX. Прошлое

Меня новинки вовсе не манят —

Мне в старом городке пришлось родиться:

Из окон крыш виднелась черепица

И в пристань упирался дальний взгляд.

Лучи заката лились с высоты,

Расцвечивая уличную пыль

И золотя церквушки острый шпиль —

Виденья детской сказочной мечты.

Сокровища, не ведомые тлену,

Соблазн для злобных призраков таят,

Что по дорогам спутанным летят,

Земли и неба пробивая стену.

Они, освободив меня от пут,

Встать одному пред вечностью дают.

XXXI. Обитатель

Он стар был, когда нов был Вавилон,

Была его загадка долго скрыта;

И наконец из-под кусков гранита

Предстал, прекрасен, нашим взорам он.

Там было много древних прочных стен,

Широких мостовых и старых плит,

И изваяний фантастичный вид —

Вот мир, попавший в лет ушедших плен.

Вниз уводили ветхие ступени

К загадочным развалинам ворот;

Камнями был завален узкий вход —

Там древностей таинственные тени.

Но, вход пробив, мы крикнули «беги!»,

Услышав снизу грозные шаги.

XXXII. Отчуждение

Он телом оставался здесь всегда,

С рассветом он был дома, но лишь ночь

Пожалует, он духом мчался прочь —

Куда влекла полночная звезда.

Он видел Яддит, но хранил мечты,

Вернувшись целым из гурийских зон —

Оттуда, где в ночи скитался он

И слышал зовы труб из пустоты.

Проснулся как-то старцем он с утра —

И взгляды ближних были не милы,

И всё плыло, как из туманной мглы, —

Фантомы, ложь, пустая мишура.

Друзья не признают его своим —

Напрасно он тянуться будет к ним.

XXXIII. Портовые гудки

Над шпилями, нагроможденьем крыш

Всю ночь из порта слышатся гудки;

И к берегам, что страшно далеки,

Они несутся, нарушая тишь.

И каждого, кто ночью не уснул,

Влечет гуденье это через мрак;

С заливов, огибая Зодиак,

Сквозь космос к нам доносится тот гул.

Они ночами задают маршрут,

Который к темным сказкам нас несет;

И слышится нам эхо из пустот

Тех слов, которых люди не поймут.

И в хоре, что всё тише и слабей,

Земных мы не услышим кораблей.

XXXIV. Возвращение

Дорога уводила вниз — туда,

Где мшистые лежали валуны;

И капли, беспокойны, холодны, —

Невидимая капала вода.

Безветренно — ни вздоха и ни стона,

Молчали и деревья, и кусты;