Гриада - [45]

– На чем? – осаживает меня академик.

– На грианском астролете! Надо разыскать грианоидов и спросить у них помощи.

Петр Михайлович укоризненно качает головой.

– Надо ждать. Думаешь, я не хочу на Землю? А для чего тогда терпеть их эксперименты? Ради прогресса земной науки я буду работать круглые сутки! У гриан есть вещи, до которых земляне дойдут лишь через миллион лет. Это надо понимать! А к подводным грианам не так-то легко добраться. Ведь их существование наши хозяева держат от нас в строжайшем секрете. Мне удалось узнать о них благодаря беспечности биопсихологов. Подводные гриане надежно изолированы. Они не имеют доступа в города-цирки. А операторы в Трозе – это просто придатки к своим механизмам, у них нет ни желаний, ни стремлений, они даже не могут осознать своего положения. Не знаю, почему они таковы, – может быть, у них вместо соответствующих мозговых центров вмонтированы микрорадиоприемники и передатчики. На Земле капиталисты тоже когда-то мечтали проделывать такие операции с рабочими чтобы лишить их разума и превратить их в бессловесных рабов. Нельзя надеяться на помощь операторов! Операторы беспомощны, как младенцы. А подводные труженики когда-то позволили лишить себя доступа к высшим знаниям. И теперь пожинают плоды…

Я молчу, подавленный услышанным. По-новому смотрю я теперь на всех этих оранжево– и желто-синих. Вспоминаются ледяные глаза Элца и Югда. В душе поднимается волна ярости и возмущения. Как можно так бесчеловечно лишить целый народ радости творческой жизни?!

x x x

Сегодня вечером Самойлов сумел убедить человека со шрамом, что для полного успеха экспериментов нас необходимо ознакомить с некоторыми сторонами жизни современных гриан.

– Завтра нам покажут «рациональную» систему обучения в грианских школах, сказал он мне. – Посмотрим, посмотрим… Может быть, это тебя заинтересует больше, чем наука красноглазого Люга.

И вот мы уже в учебном зале, где царит абсолютная тишина. За низкими столиками сидят тысячи малышей. Я думаю, что каждому из них не более пяти-шести лет. На возвышении перед огромным черным экраном стоит преподаватель. В такт его монотонному голосу на экранах вспыхивают слова и символы. Петр Михайлович долго всматривается в эти символы и вдруг издает возглас удивления:

– Так ведь он излагает малышам анализ бесконечно малых величин, которые у нас начинают изучать только в высшей школе! А что же тогда преподают в грианских вузах?

– Во втором цикле познания начинается математика пространства-времени. Далее идет наука о восприятии четырехмерности и кривизны Великого Многообразия, – откликается человек со шрамом, который неотступно сопровождает нас, продолжая «эксперименты» с помощью портативного биогенератора. – Вторая ступень познания готовит гриан для работы в обществе Познавателей.

– Восприятие четырехмерности мира и кривизны пространства-времени? Это вам доступно!? О, это надо записать!

И Самойлов выхватывает из кармана свой неизменный магнитофон.

Мелодично звучит гонг, возвестивший перерыв.

Я ожидаю, что сейчас раздастся разноголосый детский гомон, маленькие гриане взапуски побегут играть куда-нибудь во двор. Но вместо этого дети, как по команде, бесшумно встают и без единого возгласа переходят в соседнее помещение. Заглядываю туда. Это спортивный зал. С бесстрастными лицами школьники выполняют различные упражнения: один равномерно сгибает и разгибает ноги, другой – руки; третий упражняет шею, четвертый – брюшной пресс. Затем малыши разбиваются по группам и начинают так же размеренно и методично перебрасывать белые цилиндры (очевидно, мячи).

На меня повеяло мертвящей скукой. Живые спортивные упражнения проделывались возмутительно бесстрастно, без всякого огня и задора. Словно это были не живые существа, а бездушные автоматы.

Потом мы посетили грианскую высшую школу, которую они называли Второй Ступенью Познания, где обучение оказалось более сложным. Человек со шрамом привел нас на кафедру физики и математики (я перевожу грианские термины на наш язык). Когда мы вошли, сухой высокий старик с серебристо-оранжевыми кудрями сурово экзаменовал грианского юношу. На учебном экране бешено вращались какие-то причудливые узоры, спирали и картины. Юноша судорожно напрягался, внимательно следя за фантасмагорией красок, линий и символов.

– Это первые шаги в искусстве восприятия единого пространства-времени, – коротко пояснил нам грианин со шрамом.

Ненадолго экран потухал, и юноша рассказывал о воспринятом. Время от времени педагог включал биостимулятор, чтобы подбодрить мозг обучаемого. Петр Михайлович весь превратился в слух и зрение. Сейчас он наверняка забыл обо всем на свете, лихорадочно нашептывая что-то в магнитофон. Как же, ведь речь шла о его любимом предмете!

Для меня понятие о пространстве-времени, как едином многообразии, было чистейшей математической фикцией, ничего не говорящей ни уму, ни сердцу, хотя Самойлов за долгие годы полета к центру Галактики прочел мне ряд лекций по этому сложнейшему разделу человеческих знаний.

– Видишь ли, – говорил он мне тогда, характерным жестом потирая лоб. – В человеческом мозгу недостает, вероятно, какой-то извилины, слитно воспринимающей пространство-время. А может быть, причина коренится в еще низком развитии нашего мышления?