Грезы Скалигера - [6]

Шрифт
Интервал

-- Зачем ты это сделала? - спросил я Фору.

- Я здесь ни при чем. Ты насквозь пронизан словами. Рано или поздно, но ты бы заговорил. И разве возможно нам с тобой уклониться от слов, когда они буквально кишат вокруг.

- Эй, засранцы! Вы че там делаете? - неожиданно спросил нас инвалид Семен Кругликов, одетый в китель, в галифе и в сандалетах на босу ногу.

- Вот видишь, Скалигер, - сказала Фора. - Ты еще не то услышишь.

Я подполз к краю крыши сарая и внимательно посмотрел на Семена Кругликова. Вид у него был воинственный, и настроен он был решительно, энергично потрясая суковатой палкой из леса, приспособленной им под клюшку.

- Пошел вон, старый хрен! - сказал я.

Захлебнувшись от негодования, Семен Кругликов схватил проходившего мимо художника Стенькина за интимное место и потянул его в подъезд. Через несколько минут из подъезда выбежал расхристанный Стенькин, а за ним с гиком и свистом, потрясая снятыми галифе и сверкая тощей задницей, пустился в преследование Семен Кругликов.

11

Семен Кругликов, пробежав несколько десятков метров, запыхавшись и растеряв свои сандалеты, еле переводя дыхание, остановился у одиноко растущего перед домом дуба. Он прижался к нему мокрым низким лбом, обхватил узловатыми в наколках руками и громко зарыдал. Плечи его сотрясались от свистящих всхлипов и в такт им, подергивался старый выгоревший китель, приоткрывая впалые ягодицы инвалида.

Нарыдавшись вволю, Семен Кругликов отцепился от запыленного дуба и натянул галифе. С трагическим выражением на лице он подошел к винной палатке, купил бутылку дешевого портвейна и выпил ее тут же залпом. Потом сел на перевернутый ящик, оперся небритым подбородком на свою суковатую палку и стал смотреть на прохожих. Семен Кругликов любил жизнь и любил смерть. Он одинаково радовался рождению ребенка в знакомой семье и смерти кого-либо из близких ему людей. И то и другое всегда представлялось ему торжественным и таинственным актом, через который проявляла себя некая высшая сила.

Вот вчера заходил он к своему сослуживцу Акиму Пиродову в гости. Вместе работали на главпочтамте вплоть до пенсии. Посидели, поговорили, телевизор посмотрели, в картишки перекинулись и расстались, как и всегда, до завтра. А сегодня с утра узнал от сожительницы его Анфисы Стригаловой, что забрали Акима в больницу в бесчувственном состоянии, где он и скончался, не приходя в себя.

- Как же я теперь жить-то буду? А, Семен? - причитала Анфиса.

Семен Кругликов вежливо гладил шершавой ладонью ее культурную спину и молчал. Он не любил утешать.

-- Что ж ты молчишь-то, Семен?

- Скажу кратко: готов тебя принять к себе.

Анфиса благодарно прижалась к впалой груди Семена Кругликова и чмокнула его накрашенными губами в небритую щеку.

Умер Аким Пиродов и досталась как бы в наследство от него Семену Кругликову культурная женщина Анфиса Стригалова.

"Так и случается в жизни: от тех, кто уходит на тот свет, - имеется прибыток, а от тех, кто рождается, - одни убытки", размышлял инвалид Семен Кругликов, прихлебывая из блюдца, крепко заваренный чай, который налила ему уважительная Анфиса. Вышел Семен Кругликов во двор, чтоб, глядя на майскую природу, погоревать и одновременно порадоваться тем изменениям, которые произошли в его скучной жизни, но, увидев, как два малыша ползают по его сараю, впал в негодование:

- Эй, засранцы! Вы че там делаете?

Случившееся с ним потом Семен Кругликов не осознал ни в тот момент, когда кинулся хватать за интимное место художника Стенькина и тащить его в подъезд, ни тогда, когда, запыхавшись, рыдал у дуба без галифе, подрыгивая тощим задом.

- Позор! Какой позор! - сдавленно простонал Семен Кругликов, сидя на ящике из-под бутылок.

Но, как это ни странно, ему показалось, что никто из гогочущих мужиков у винной палатки, никто из прохожих на улице не видели его постыдных гонок за художником Стенькиным.

- Не сошел ли я с ума? - задал себе вопрос Кругликов и еще раз обозрел местность вокруг. Напротив него метрах в тридцати громыхал трамвай, толпились на остановке по-весеннему одетые люди и улыбались; некоторые женщины стояли, держа в руках голубенькие букетики цветов. На противоположной стороне улицы в цветной очереди за продуктами у магазина приятно выделялась культурная женщина Анфиса Стригалова, которая отныне будет ложиться с ним в большую постель каждую ночь. Заметив, что на нее смотрит Кругликов, он помахала ему рукой, высоко задрав ее, так что показалось темное пятно под мышкой.

- Да нет, не сошел. Все в порядке, - ободрил себя Кругликов и помахал в ответ Анфисе большой суковатой палкой. Но в этот момент, пока он своей дорогой женщине посылал привет, рядом с ней объявился Стенькин, с взлохмаченной головой и в разорванной рубашке. Художник настойчиво вытягивал Анфису из очереди, что-то убежденно говорил ей и, указывая на Семена Кругликова, выразительно крутил пальцем у своего виска. Семен хотел было встать и направиться к Стенькину, чтобы попытаться объяснить ему, что в случившемся с ним он сам ничего толком не может понять, но оторваться от ящика не достало сил. Бутылка портвейна оказала свое действие на ноги инвалида.


Рекомендуем почитать
Дом

Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.


Семь историй о любви и катарсисе

В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.