Грезы президента. Из личных дневников академика С. И. Вавилова - [48]

(10 января 1951).

Фраза «Революция 1905 г. меня испугала» очень точна. Вот несколько последовательных записей из дневников 1909–1912 гг., показывающих, насколько сильным был «откат» Вавилова:

22 февраля 1909

На днях пришлось не то что спорить, а скорее ругаться с отцом и Дубининым (дубина подлинный) относительно социализма. Вышло очень глупо, я стоял за социализм, между тем как в сущности противник его; меня возбуждали эти глупые возражения, я горячился, и в конце концов казалось, что я сам социалист. Пора выяснить свой взгляд на эту штуку, и в сущности не на нее одну, а вообще на вопросы общественно-экономические. Пока в общем мои взгляды таковы! Государство есть бессознательное общение людей для достижения некоторых целей; потому бессознательное, что всякое государство с точки зрения самой обычной логики – хаос нелепостей и несправедливостей; всякое условие его найдет себе противников в среде членов его, и только некоторое инстинктивное выработанное наследственностью чувство удерживает членов. Раз же к государству начинаешь относиться сознательно, оно рассыпается, гибнет – чему пример всякая революция государства, скажу более, какого бы то ни было согласного общения при сознательности не может быть только потому, что и у самых умных, нравственных, идеальных членов общества всегда возникает спор о справедливости или несправедливости данной нормы; а раз норма оспаривается, она не осуществляется. Общество же без нормы немыслимо. Итак, общество основано на социальной бессознательности, и мы при наших общественных идеалах не должны никогда не оставлять без внимания этого основного условия. Конечно, деспотия одной личности – крайнее проявление этой бессознательности, но и социализм – общение совершенно сознательно немыслимо. Как-никак, а мы должны всегда оставаться на середке, конечно, не октябристской, но, быть может, кадетской или какой-либо другой. Впрочем, никаких партий я хорошо не знаю, никаким не сочувствую, и только потому, что вообще не чувствую в себе больших общественных симпатий.

13 марта 1910

Я никогда не хотел быть ни социалистом, ни кадетом, ни чем другим, я всегда бежал внешней жизни.

4 мая 1910

За последнее время я начинаю видеть в себе новые черты. ‹…› Я начинаю отворачиваться и от кем-то «превостро» облаянного слюнявым гуманизма, либерализма и прочего снятого молока. Мне, ей Богу, начинают нравиться Пуришкевичи, Меньшиковы (серьезно). В области духовной или уж вполне «умная» наука, или же вполне «эстетическое» искусство. Слава Богу, освобождаюсь от тины, топящей[,] от сероты и грязи, от снятого молока. Перехожу в область жития своего, где мне нет дела до 8-часового рабочего дня, до Гучкова или Милюкова, а только до себя.

2 октября 1912

Кого мне больше себя сейчас жалко, так это России, все завесы спали с глаз моих, и ничего, кроме какого-то гноящегося студня, я сейчас не вижу. Ни одного бодрого, прямого энергичного лица, все какое-то кривое, мягкое, склизлое, грязное. Счастья нигде нет. Забываются музыкой, водкой, развратом. В сущности, если угодно, не страна, а целая философия, философия безнадежности, отчаянья и полнейшего скептицизма. Абсолютно ни одной талантливой черты. Что-то уж безусловно иррациональное, которое «аршином общим не измерить». Ни в какое возрождение России я не верю, сгниет, растащат немцы, если, конечно, не появится Петра Великого в 5-й степени.

В декабре 1910 г. Вавилов дважды сравнивает социал-демократов с Фаустом, по всей видимости имея в виду продажу души дьяволу: «…для меня Фауст – социал-демократ или кадет или еще кто, только грустная картина» (12 декабря 1910), «…к настоящему Фаусту подходят ну хотя бы теперешние „сознательные“ рабочие. Вот Фауст, вот верные фотографии истинного Фауста, разошедшиеся в миллиардах экземпляров, и ставшие пошлостью пошлостей» (26 декабря 1910).

21 ноября 1912 г. Вавилов описывает свой разговор с П. П. Лазаревым, касавшийся, в частности, известного события 1911 г. – ухода группы прогрессивных профессоров из университета в знак протеста против царской политики. Оказывается, они оба осуждали эту политическую демонстрацию: «Я воспрянул и немного ожил, услышал от него сегодня, что „глупее и бесцельнее студенческих забастовок придумать что-либо трудно, что уход профессоров из Университета тоже глупость, что Лебедев уходить не хотел, что он ушел только вслед за Лебедевым“, наконец-то искренние, хорошие слова».

Во фронтовых дневниках Первой мировой Вавилов часто делает понятные в военной обстановке патриотические записи, вообще много рассуждает о России (всего около сотни раз), иногда с подлинным душевным надрывом («Россия, бедная, милая Россия» – 9 сентября 1915 г., «Россия, Россия моя, а с нею мать, я и все – на краю гибели. Боже, дай победу, нужна она всему» – 28 декабря 1916 г.). Порой эти записи даже граничат с шовинизмом: например, несколько раз Вавилов с отвращением пишет о «торжествующей немецкой свинье». Вот яркий пример злободневно-политического рассуждения Вавилова тех лет: «В газетах пестрят какие-то иксы „темной силы“. Получается картина феерическая и нелепая. Совиное гнездо из Александры Федоровны, Фредерикса, Распутина, Питирима и Штюрмера во главе угла – главная пружина „рока“ России, да это мыслимо только в распаленном русском воображении. Это из Достоевского и страшных сказок. Сзади совы и колдуны, впереди ощетинившаяся свинья, а здесь наивная простецкая и милая армия, которая не печется о многом и смотрит на все просто. Я уже это говорил – в армии праведники и младенцы. Дай, Господи, войны до конца дней в таком случае. Умереть суждено всякому, но лучше умереть честно и просто. Россия, Россия моя. Ее сейчас так жалко, так она загнила и так близка к смерти. // Ужас в том – что все раскрыто слишком поздно и вместо благоделаной спасительницы лихорадка войны для России стала похожа на предсмертную агонию. Нас спасет только чудо, Николай Чудотворец с Богородицей. // У меня недавно была своя личная тоска и безнадежность. Теперь – Россия»