Грэйв - [54]

Макс представил, как добьет академика то, что по возвращении из Риги он не найдет и следов полученных отчетов, вспомнил психушку из недавно посмотренного фильма. «Где у нас академик? — В шестой палате, где раньше прокурор был».

Через день после того, как пришли бумаги из Москвы, Макса вызвали в первый отдел. В этот день все сотрудники лаборатории там уже побывали, Макс был последним. Будем оформлять допуск, сказала сотрудница. Заполните анкету и распишитесь.

Макс пробежал глазами текст с обеих сторон и заявил

— Ничего я заполнять не буду. Кому какое дело до моих родственников? Это их личное дело, где они были и что делали тридцать с лишним лет назад. А кому очень надо, тот и сам разузнает. И подписываться в неразглашении я тоже не буду. Не нужно мне ваших тайн, я не любопытный.

Девушка похлопала глазами, попросила Макса подождать минутку и закрыла окошко. Вернувшись, попросила Макса пройти в следующий кабинет. Там сидел начальник первого отдела Булаткин. Макс вопросительно посмотрел на него. Тот помолчал, разглядывая Макса и представился. Макс тоже представился. Помолчали еще.

— Что же это Вы, Эдуард Александрович, подписываться отказываетесь? Я еще могу понять Ваши чувства насчет родителей, могли бы и прочерк поставить. Но вот насчет неразглашения Вы полностью неправы. Вы работаете в достаточно секретной лаборатории, и должны помнить, что страна должна охранять свои секреты. Например, лаборатория разрабатывает аналог американской микросхемы. Зачем врагам это знать? Пусть надеются, что у нас ничего подобного нет.

— Тоже мне, секрет полишинеля. Начнется производство, сразу будет видно, что это копия. И функционал такой же, и характеристики, и, если сравнить топологию, то сразу видно — один в один.

— Ну так лаборатория еще и нашими разработками занимается. Может, наши микросхемы в сто раз лучше?

— Как же, как же. Может они и будут в сто раз лучше, и несомненно будут лучше, только вот заниматься ими нам некогда — в плане в первую очередь стоят аналоги. Если мы только этими аналогами заниматься будем, то наши никогда не появится.

Булаткин улыбнулся своим мыслям.

— Ну вот видите, Эдуард Александрович, Вы и сами пришли к правильному выводу. Они там думают, что мы свое усиленно разрабатываем, а на самом деле мы ихнее копируем. Это ведь им знать не нужно, а значит секрет? Согласны?

— Не согласен. Во-первых, я ничего не собираюсь болтать каким-то там иностранцам, а во-вторых — это опять же секрет полишинеля. Все наши микросхемы в справочники попадают. Было бы тут что-нибудь секретное, справочники не печатали бы. А по справочникам все всем ясно, нет у нас ничего выдающегося. Так что я могу выдать врагам лишь секрет вольтметра и амперметра, не смысле того, как они работают, они это и сами знают.

— А какой же тогда? — живо заинтересовался Булаткин

— А их инвентарные номера. Глянет враг на номер и все ему понятно станет, и сколько у нас вольтметров и, соответственно, сколько сотрудников. И не надо будет ему сидеть на лавочке возле института, подсчитывая входящих и выходящих, большая экономия.

— Шутите? — вспыхнул Булаткин — Здесь вам не кабачок «13 стульев»!

— Но и не святая инквизиция — вежливо огрызнулся Макс.

— Ну ладно, — сдался Булаткин, дело касается новых полупроводников…

— Не говорите мне ничего! — перебил Макс — Мне ваших секретов не надо, у меня и свои есть. А то действительно расписываться придется. — Макс широко улыбнулся. — А мне в Болгарию съездить хочется, распишусь — не выпустите ведь?

Булаткин опять взорвался, хотя чувствовал нарастание какой-то гнетущей неуверенности.

— Ну что ты мне тут Ваньку крутишь, гражданин Зильберман — Булаткин отдельно выделил последний слог фамилии. Знаем мы, куда вы все стремитесь. И ладно бы на историческую Родину, так всё норовите дальше, за океан рвануть. Так что подписывай-не подписывай, а ты все равно секретоноситель, никто тебя уже никуда никогда не выпустит. Понятно?

— Понятно, товарищ Булаткин, все понятно. Ну раз нельзя в Болгарию, я и на Рижском взморье прекрасно отдохну. Вон распогодилось как за окном, а ведь в начале месяца еще заморозки были. Главное — Вы сами только что сказали, что можно не подписывать. Раз вопрос решен, могу я идти? А то мы, понимаете ли, делом заняты в отличии от некоторых. Нам надо обеспечить страну аналогами. И вообще, наша Конституция дала нам право на труд, так разрешите же мне этим правом воспользоваться. И если бы было в моей работе что-нибудь секретное, то расписаться в неразглашении мне дали бы еще при приеме на работу. А так — чистой воды бюрократизм, с которым наша славная коммунистическая партия нещадно борется, не правда ли, Николай Иванович?

Макс встал.

— Ну так я пошел? До свидания, Николай Иванович, очень приятно было познакомиться.

— Подожди! — уже спокойным голосом сказал Булаткин, машинально массируя виски- ты куда камни дел?

— Какие камни? Ах камни… Ну так Сидоров их в Москву забрал, у него и спрашивайте.

— Да нет, не те, где вторые половинки?

— Ах, вот Вы о чем… Мне, что, уже не только за границу нельзя, но и камешки нельзя коллекционировать? Это ж полное поражение в правах получается. Ну хорошо, нельзя так нельзя. Сегодня же выброшу их на помойку. Конечно жалко, красивые камешки, а может их Вам подарить? Будете как пресс-папье использовать. И что же в этих камушках такого, что я с такой красотищей должен расстаться? Или не из чего новый цех строить? Так Вы скажите, я еще поберу.