Грэйв - [47]

Преимущество нынешних импортных песен сейчас именно в том, что смысла в них никто и не ищет. Им легче пробить дорогу к русской душе. Ну да ладно, ребята, вы мне все равно не поверите, даже если я голос в споре сорву. К этому надо прийти самим.

Макс заказал Грэйву аудиокассету этого времени со сборником песен Аббы.

Оказалось, что у грэйва имеется матрица оригинальной советской кассеты, произведенной на заводе как раз здесь, в Риге. Конечно, к моменту матрицирования, произведенным каким-то из бесчисленных ходоков во времени, пленка сильно состарилась и порядком размагнитилась, но по заданию ходока были произведены восстановление и перезапись, то есть это была фактически реплика старого раритета. Проблема была в том, что кассета-оригинал выпущена в 1978-м, на одной стороне кассеты были песни, которые выйдут на оригинальном диске только через пять месяцев. Макс, слегка расслабленный алкоголем, решил — ну и черт с ним, полгода не срок, кто может в обществе, которое почти не знает рекламы, вообще знать, когда произошел релиз какой-то там импортной песни. Кассету заберу, а за полгода все уже забудут, когда именно песни слышали. Макс достал из кейса кассету и протянул Толику.

— На, поставь, брал на выходные послушать, сегодня вечером вернуть надо.

— О, живем, братцы, посмотрите, наша Мелодия наконец-то и до Аббы добралась! — Ломков тут же вставил кассету в магнитофон.

— Ну, Абба это все-таки не диско — споры о музыке начали разгораться с новой силой.

Максу Абба не понравилась. А ведь когда-то тоже восхищался ей, в те, его личные 70-е и 80-е. Но сейчас… Половину песен он точно не стал бы слушать, если бы имел возможность перемотать ленту одним нажатием кнопки. Да что там половину, с первой стороны ему вновь понравилась лишь песня Money, money, money, со второй — только S.O.S., ну и Mamma Mia была еще так себе.

Но здешнему народу нравилось все. Во всяком случае, девушек танцевали без перерыва. Макс не танцевал, он, потягивая сладкий мускат, смотрел на танцующих и грустил — вот, какие они все молодые, красивые и счастливые, вся жизнь впереди, а у него… Да черт меня побери, я ведь и сам сейчас их возраста, все никак не привыкну! И жизни у меня впереди побольше чем у них всех, вместе взятых! Но почему же так грустно на душе, почему? Может оттого, что они живут свою жизнь сами, делятся радостями и невзгодами, преодолевают свои барьеры, а я просто паразитирую на грэйве? Но я ведь стараюсь тоже что-то им дать… Не особо пока получается, но что делать? Выстроить им суперсовременный завод вместо этого, чтобы завтра они пришли с утра, а тут сплошная автоматика, сюда сыпем лопатой кремниевый песок, оттуда планшеты вылетают, больше сыпешь — быстрее вылетают… И что тогда? Ну, положим, часть останется, песок сыпать, часть — планшеты в грузовики носить. Еще кто-то останется руководить, кто-то процесс производства изучать. Разбирать им, конечно, никто ничего не позволит, будут просто лицезреть и философствовать, пока не придут к закономерному вопросу «а что будет, ежели вместо песка железный лом засунуть?» Ну а остальные куда? Куда все эти тысячи не последней квалификации людей одновременно пристроить? Послать дороги строить или планшетами на рынке торговать? Где-то я это уже видел однажды, все эти миллионы одномоментно ставших ненужными людей. Но я ведь, подлец такой, и дороги им построю и на рынке автоматы по продаже поставлю, я, блин, всем им так помогу! Поставлю им кормушки бесплатные, эту кнопку жмешь, сто сортов колбасы в корыто высыплется, эту кнопку — пятьдесят сортов сыра, эту кнопку — пятьсот сортов водки. «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженным», как писали здесь в «Пикнике на обочине» эти, черт, фамилию не запомнил, братья-фантасты.

Макс захандрил окончательно и, чтобы сбить мрачные мысли, пошел ставить чайник для кофе. Тут же на помощь прибежала Ленка.

— Эдик ты чего такой? Чего загрустил? Не танцуешь совсем, такой праздник ты нам устроил, такой

праздник. У меня с Нового года такого не было! Жаль только, что мандарины закончились. Теперь, небось, опять до декабря ждать их.

Макс улыбнулся

— А ты в тумбочке хорошо смотрела?

Ленка взвизгнула и помчалась к тумбочке. Достала коробку с мандаринами.

— Эдик! Когда ты успел их туда положить? Ты прямо Игорь Кио какой-то! Где ты их прятал, сознавайся!

Макс рассмеялся. Хорошее настроение возвращалось.

— Где прятал, там уже нету. Бери всю коробку, тащи домой, до декабря, конечно не хватит, но до утра хватит точно.

— Не, Эдик, так нечестно. Тогда надо между всеми поделить.

— Ну как знаешь. Только не делите сейчас, а то опять сразу сожрете и спать ложится придется без мандаринов. И кофе не выпьете и эклеры уже не влезут. Придется утрамбовывать. Все, чайник вскипел, пошли народ кофием поить и эклерами кормить.

Расходились дружно. Хотя подвыпивший Актуганов и кричал, что «морской закон — волной смоет», а Долгих предлагал убираться с утра, комнату все-таки убрали сразу, посуду помыли. Пустые бутылки спрятали в шкаф, кроме трех из-под токайского, такие нигде не принимали. Макс положил их в кейс, сказав, что по дороге выбросит где-нибудь в мусорный бак. Илюшина принесла мандарины, их поделили. Хотели всучить и Максу, но он отказался от своих трех штук, всучив их трем девушкам. Проходную форсировали вместе, стараясь не дышать, но вахтер все равно что-то унюхал и понимающе хмыкнул. Сначала усадили в автобус тех, кому надо было на окраину, потом отправили туда же тех, кому нужен был трамвай. Почти одновременно подошел трамвай в центр, им уехали остальные, оставив Макса и Илюшину вдвоем. Ленке надо было топать пешком, Максу по легенде нужен был автобус до вокзала. Макс предложил проводить. Ленка обрадовалась.