«Грейхаунд», или Добрый пастырь - [71]

– Я пойду проверю орудийные расчеты и впередсмотрящих.

– Очень хорошо, Чарли. Спасибо.

Ему надо было сесть. Просто необходимо. Он дошел до угла рубки и тяжело опустился на стул. Облегчение от того, что он сидит, да еще после похода в гальюн, было неимоверное. Если не считать ног. Их как будто жгли каленым железом. В мозгу копошилась гадкая мыслишка; он уже отбросил ее давным-давно, а теперь она вернулась, омерзительная и настойчивая, словно всплывший из глубин зловонный труп. Снять ботинки. Нарушить приличия. Поступить смело. Да, команда всегда должна видеть капитана подтянутым, но сейчас боль в ногах важнее. Важнее всего. То, что сейчас, – это какая-то изощренная индейская пытка. Он должен, он просто обязан это сделать. Краузе нагнулся и развязал шнурки. Ослабил их. Собрался с духом и, ухватившись за каблук, попытался снять ботинок. Мгновение тот упорно сопротивлялся, потом… невыразимая смесь муки и наслаждения, на краткий миг напомнившая про Эвелин, с которой он испытывал нечто подобное. Краузе тут же забыл про Эвелин, сгибая и разгибая пальцы. Он вытянул стопу, чувствуя, как она оживает под толстым арктическим носком. Две секунды, пока он снимал второй ботинок, были почти нестерпимы. Но вот обе ноги свободны; десять пальцев блаженно сжимаются и разжимаются. Поставить ступни на ледяную сталь палубы и через толстые носки ощутить холод было чувственным удовольствием такой силы, что Краузе почти забыл себя предостеречь. Он вытянул ноги, ощущая, как к мышцам возвращается кровь. В то же мгновение – или несколько мгновений спустя, неизвестно, – он проснулся оттого, что начал заваливаться вперед. Еще секунда, и он впечатался бы носом в палубу.

Блаженство кончилось. Он вновь был на войне, его стальной мир качало на темных волнах. В любой миг гром и молния могут вспороть его корабль и безжалостная серая вода хлынет в пробоины, топя уцелевших, подбираясь к раскаленным котлам… Пиканье локатора напомнило о противнике в глубине, о постоянной бдительности. Впереди на горизонте различался ряд смутных силуэтов: беспомощные суда, которые он должен защищать. Краузе повернулся на стуле и увидел три других, которые ему предстояло отвести в безопасность.

– Рация, сэр, – сказал Харбатт. – Гарри.

Краузе уже забыл, что снял ботинки, и с изумлением обнаружил, что идет по палубе в носках. Но сейчас с этим ничего было не поделать.

– Джордж – Гарри. Прием.

В трубке раздался четкий голос капитан-лейтенанта Рода:

– У нас на радаре приближающийся самолет, сэр. Дистанция шестьдесят миль, пеленг ноль-девять-ноль.

– Спасибо, капитан. Возможно, это тот самолет, которого мы ждем.

– Возможно. – Тон подразумевал, что Род пережил много бомбежек и ничего не принимает на веру. Следующие несколько слов подтвердили это впечатление. – Я видел «кондоры»[63] даже и здесь, сэр. Но скоро мы все узнаем.

– Не сомневаюсь.

– Я доложу, как только буду уверен, сэр.

– Очень хорошо, капитан, спасибо.

Краузе положил трубку. Сердце билось заметно сильнее. Друг там впереди или враг, доклад означал, что они вошли в соприкосновение с другой стороной океана.

– Капитан, сэр. Ваш завтрак.

Поднос с белой салфеткой, под горбиками которой угадывались кофейник и тарелка. Краузе глядел на него без всякого интереса. Самолет в шестидесяти милях от «Джеймса», в семидесяти пяти – от «Килинга». Через пятнадцать минут он станет виден, через полчаса будет над головой. Здравый смысл требовал поесть за время передышки, пока еда еще горячая. Но усталость и волнение начисто прогнали аппетит.

– Очень хорошо. Поставьте на прокладочный стол.

Он снова позабыл, что стоит в носках. А ботинки, свидетельство его позора, стояли на палубе. За упоительный миг, когда он их снял, теперь приходилось платить вдесятеро.

– Рассыльный! Отнесите эти ботинки в каюту и принесите оттуда мои шлепанцы.

– Есть, сэр.

Рассыльный никак не выказал, что поручение ему неприятно; оно смущало лишь самого Краузе. Он ощущал всю горечь пилюли, поскольку заботился о достоинстве подчиненных и боялся оскорбить чувства рассыльного, даже не подозревая, насколько безосновательна эта боязнь. Ему легче было дать рассыльному смертельно опасное поручение, чем приказать тому взять в руки свою обувь. Забыв про мучения, понудившие его снять ботинки, Краузе мысленно поклялся никогда больше не делать себе таких поблажек. Есть теперь хотелось еще меньше. Однако он добрел до стола и равнодушно снял крышки. На него смотрела бело-золотая яичница-глазунья, от ломтиков жареного бекона шел дразнящий запах. И кофе! Кофе! Краузе налил чашку. От нее поднимался восхитительный аромат. Он выпил. Потом начал есть.

– Ваши шлепанцы, сэр, – сказал рассыльный, ставя их на палубу подле него.

– Спасибо, – с набитым ртом отвечал Краузе.

В рубку вошел Чарли Коул, и тут Краузе вновь вызвали по рации.

– Видим «Каталину»[64], сэр, – доложил Гарри.

– Хорошо, – ответил Краузе. Только сейчас он понял, как сильно опасался, что это будет «кондор». – Пароль правильный?

– Да, сэр. И я передал отзыв.

– Вижу самолет! Самолет прямо по курсу!

Впередсмотрящие «Килинга» орали как сумасшедшие.

– ПБ, сэр, – сказал Коул, глядя в бинокль на светлый восточный горизонт, потом добавил громко: – Очень хорошо, ребята. Это наш.