«Грейхаунд», или Добрый пастырь - [29]

– Артчасть – капитану. «Открыт огонь по цели на пеленге один-девять-девять, – сказал телефонист. – Дистанция восемь тысяч. Выпущено двадцать семь снарядов. Попаданий не отмечено».

Ни одного попадания.

– Очень хорошо.

И снова надо принимать решение, и снова каждая секунда на счету, идет ли речь о противнике в четырех милях по одному пеленгу или о полудюжине в двадцати милях по другому.

– Лево руля, – приказал Краузе. – Курс один-ноль-ноль.

«Килинг» поворачивал прочь от врага. Краузе видел взгляды, которыми обменялись те в рубке, кто понял значение приказа. Было искушение резкой начальственной фразой убрать с их лиц это выражение, однако, разумеется, он сдержался. Он не станет злоупотреблять капитанской властью. И оправдываться тоже не будет.

Можно было бы устремиться туда, где погрузилась подлодка. Через полчаса он был бы в этой точке. Возможно, удалось бы установить контакт гидролокатором, но десять против одного, пятьдесят против одного, что этого не произойдет, а во все время поисков конвой будет удаляться. А впереди конвоя три других корабля вот-вот вступят в бой с превосходящими силами противника. Надо, не теряя ни секунды, поспешить им на помощь. Они обстреляли лодку, и она погрузилась. Едва ли она скоро отважится всплыть после встречи с врагом, который возник внезапно, паля из всех орудий. Она уже и так сильно отстала, а к всплытию отстанет еще сильнее. Даже зная положение и курс конвоя, немец будет догонять его бо́льшую часть наступающей ночи. Краузе вывел ее из боя на много часов. Лучше сразу повернуть туда, где точно будет схватка, чем мешкать здесь в надежде извлечь что-нибудь из малообещающей ситуации. Даже если… даже если какой-нибудь из его снарядов все-таки поразил подлодку. Прочные корпуса субмарин выдерживают прямое попадание. Да, была исчезающе малая вероятность, что сейчас она у самой поверхности, не может погрузиться глубже, истекает топливом, которое выдаст ее местоположение. Эту вероятность не стоило принимать в расчет; он поступил правильно.

– На румбе один-ноль-ноль, – сообщил рулевой.

Время, за которое «Килинг» совершил поворот, было мерой того, за сколько секунд инстинкт и выучка Краузе пришли к решению, на логическое обоснование которого потребовалось бы несколько минут.

– Очень хорошо.

– Капитан, сэр, – раздался голос Чарли из переговорной трубы.

– Да?

– Здесь лейтенант Рюдель. Можно ему с вами поговорить?

– Очень хорошо.

– Капитан, – сказал Рюдель. – Я могу попробовать наладить радар, но не думаю, что станет много лучше. Если вообще что-нибудь изменится.

– Это все, что вы можете сказать?

– Я подал вам письменный рапорт четыре дня назад, сэр.

– Да, – признал Краузе.

– И мне придется его отключить, сэр.

– На сколько?

– Часа на два, сэр. И даже в таком случае я, как уже сказал, не гарантирую результатов, сэр.

– Очень хорошо, мистер Рюдель. Оставьте как есть.

Лучше не вполне исправный радар, чем никакого. Приходит ночь, когда никто не может трудиться[28]. А дел еще много.

В гальюн хотелось смертельно, и сейчас вроде бы выдался удачный момент, первый с тех пор, как его вызвали из каюты. Нет, сперва еще одно срочное дело. Он отправил «Кадену» добираться до конвоя самостоятельно. Ее капитан не должен думать, будто его бросили на произвол судьбы. Он, в отличие от самого Краузе, не знает тактической ситуации, и его надо успокоить.

– Рассыльный! Пишите. Комэскорта – «Кадене». «ПЛ сейчас в семи милях за кормой. Удачи и счастливого пути». Отнесите на сигнальный мостик. Мистер Найстром, примите управление.

Он ринулся вниз. Несмотря на острую нужду, мысли по-прежнему занимало последнее сообщение. Тяжелый случай, когда известие о вражеской подлодке в семи милях за кормой отправляется с целью ободрить. Однако капитан «Кадены» поймет, что это означает, и, перестав лавировать, на всех парах бросится догонять конвой.

– Сигнальный мостик докладывает: «Кадена» подтвердила сообщение, сэр. – Этими словами приветствовал рассыльный Краузе, когда тот вновь поднялся на мостик.

– Очень хорошо.

Теплая одежда лежала на радиаторе, и уже один ее вид поднимал настроение. Краузе снял полушубок – сколько времени прошло с тех пор, как он первый раз собрался это сделать и даже расстегнул верхнюю пуговицу, – и китель. Надевая свитер, он обнаружил, что так и не снял каску. Все остальные на корабле сняли свои после отбоя боевой тревоги, несколько часов назад, а у него самого не было на это ни секунды. Он так и бегал в каске, словно мальчишка в военной форме старшего брата.

– Повесьте, – рявкнул он, срывая каску с головы и протягивая рассыльному.

Однако свитер – горячий, только что с радиатора, – сразу принес умиротворение. И шарф тоже. Краузе надел китель поверх этого упоительного тепла. Башлык тоже был теплый и мгновенно согрел замерзшую голову и уши. Защелкивая застежку на шее, Краузе ощущал благодарность к доброму и щедрому миру. Теперь полушубок. Краузе прижал заледенелые руки к радиатору, подержал, сколько смог выдержать – недолго, – потом натянул восхитительно теплые перчатки. Чудо, насколько две минуты могут изменить мироощущение к лучшему – или к худшему.