«Грейхаунд», или Добрый пастырь - [13]

Вряд ли немец задержится там, где погрузился. Он движется куда-то, в каком-то направлении, по одному из трехсот шестидесяти расходящихся от центра лучей. Однако вроде бы разумнее всего допустить, что под водой он идет тем же курсом, что на поверхности. Даже просто немецкая подлодка, рыщущая по Атлантике в поисках добычи, не мечется бесцельно: она проходит большой отрезок в одну сторону, потом большой – обратно. Если немец погрузился по какой-то штатной причине, он почти наверняка сохранит прежний курс. Если он погрузился для атаки, то опять-таки почти наверняка сохранит прежний курс, учитывая, что конвой именно в той стороне. Если он идет любым другим курсом, искать его с одним кораблем бесполезно. «Бесполезно» – единственное верное слово. Не «трудно», не «утомительно», не «почти невозможно», а именно «бесполезно».

Так стоит ли вообще пытаться восстановить контакт? Если ни подлодка, ни «Килинг» не повернут, их курсы пересекутся минут через десять. Конвой идет следом, значит «Килинг» может вести поиски, а его возвращение на позицию затянется немногим больше чем на эти десять минут. Альтернатива – прямо сейчас вернуться в заслон и надеяться, что подлодка угодит в засаду. Оборона или нападение? Меры или контрмеры? Вечная проблема военных. Есть резон попытаться атаковать, есть резон провести поиск – так хладнокровно решил Краузе, стоя в тесной рубке под устремленными на него взглядами подчиненных. Ищущий обрящет[16].

– Дайте мне курс на пересечение, если цель делает шесть узлов прежним курсом, – сказал он в переговорную трубу.

– Есть, сэр.

Курс будет очень мало отличаться от нынешнего. На поверхности подлодка делала узлов двенадцать. Краузе мог бы довольно точно прикинуть в уме.

– Курс ноль-девять-шесть, – сообщила труба.

Незначительная поправка, но при такой скорости она за десять минут даст расхождение в милю. Краузе отдал приказ рулевому, затем вновь повернулся к трубе.

– Предупредите меня, когда останутся две мили, – сказал он.

– Есть, сэр.

– На румбе ноль-девять-шесть, – сказал Макалистер.

– Очень хорошо.

Еще минут девять. Лучше сообщить команде, что происходит. Он снова заговорил по громкой связи.

– Подлодка нырнула, – произнес он в безразличный аппарат. – Вернее, по всей видимости, нырнула. Мы ее ищем.

Человек более чуткий, чем Краузе, наделенный телепатическими способностями оратора, возможно, ощутил бы атмосферу разочарования, охватившего корабль после его слов. Он снова глянул на часы и вышел на крыло мостика. Норд-ост, еще усиленный двадцатидвухузловой скоростью корабля, чуть не сбивал с ног, брызги обдавали ледяным дождем. На корме несчастные у бомбосбрасывателей жались к надстройке; хорошо, что по боевому расписанию они часто сменяются. Он поднял бинокль. В тумане смутно угадывалась характерная фок-мачта «Виктора», кусочек чуть более плотного серого среди общей серости. Больше с кренящегося мостика в сплошной пелене брызг ничего различить не удалось, хотя Краузе и обвел биноклем весь горизонт. Радар сообщил бы, где конвой, но ему было нужно другое. Он хотел своими глазами увидеть поле сражения, на случай если по немыслимо счастливому стечению обстоятельств подлодка окажется между «Килингом» и «Виктором». Он повернулся и заново обвел биноклем горизонт; та же серая мгла, та же нечеткая граница между небом и водой. Но если подлодка всплывет на расстоянии дальности сорокамиллиметровок, ее мостик будет хорошо виден и впередсмотрящим, и комендорам, и командиру артчасти.

Краузе, глядя на часы, вернулся в рубку. Рассыльный бросился к нему, по-прежнему держа полушубок, за которым Краузе послал давным-давно. Давным-давно? Не так уж и давно, считая в минутах. Он сунул руки в рукава, и тяжелый полушубок прижал одежду к телу. Краузе промерз, но одежда при сорокаузловом ветре промерзла еще сильнее. Его затрясло. Это было невыносимо. Руки, ноги, все тело окоченело, зубы стучали. Идиотизм – выйти на мостик без теплой одежды; он даже свитер под китель не надел. Поймай он на такой глупости мичмана Харта, устроил бы тому выволочку. Даже и сейчас Краузе не был одет как следует; недоставало свитера, перчаток и шарфа.

Он кое-как совладал со стучащими зубами и в относительном тепле рубки обнял себя поверх полушубка, пытаясь скорее согреть оживающим телом толстое шерстяное белье. Сейчас надо будет послать за остальной одеждой. Тут его позвала переговорная труба.

– Две мили, сэр.

– Очень хорошо. – Он повернулся, от холода не в силах выговорить стандартную фразу целиком. – Средний ход.

– Есть средний ход, – отрепетовал вахтенный у телеграфа. – Машинное отделение отвечает: «Есть средний ход».

Это ощутилось мгновенно. Вибрация исчезла, сменившись более размеренной дрожью, которая по контрасту воспринималась почти как плавная. Теперь «Килинг» не рассекал с разбегу бьющие в нос волны, а переваливал через них, так что опять-таки по контрасту его движение казалось почти скользящим.

– Включить гидролокатор, – приказал Краузе.

Не успел он договорить, как раздалось первое «бип», затем второе, третье, четвертое, так что ухо, давно привыкшее к этому звуку, скоро бы перестало его замечать, если бы сейчас все в рубке не прислушивались к нему, гадая, обнаружит ли акустик противника. Каждое «бип» – импульс, прощупывающий темную воду в поисках врага, что крадется в глубине; луч медленно смещается вправо, затем медленно влево, ни на миг не прекращая поиска. Это ухо слышащее из двенадцатого стиха двадцатой главы Притч, сменившее глаз видящий радара.