Грешный ангел - [16]

Элай спал плохо: все в старом доме напоминало ему о прошлом, о родителях, он вновь ощутил горечь утраты. Ему уже тридцать три, но он до сих пор не понимает, как могли они оставить детей и отправиться в Африку кого-то спасать.

Но страшнее всего для Элая была мысль о Бонни. Его преследовало видение молоденькой, веселой, не уверенной в себе Бойни, его невесты.

Утром, умывшись и одевшись, Элай вышел из дома. Он постоял у пруда, швыряя камешки в воду. Ему казалось, будто дед его находится рядом. Значит, он все еще не убежал от ночных призраков, но присутствие Джошуа его не смущало.

Мысль его вернулась к тому дню, когда его родители объявили, что желают уйти от всего «мирского». Тогда он тоже стоял здесь, ему было десять лет, и он был потрясен до глубины души. К нему подошел Джошуа.

– Это печальный день для Мак Катченов, мальчик, – сказал Джошуа, – не стесняйся, плачь, если хочешь. Я знаю, что тебе надо поплакать.

Но Элай держал себя в руках.

– Эти камешки не прыгают по воде, они сразу идут ко дну, – вот все, что ответил он деду.

Джошуа нагнулся и поискал плоский камешек. Когда он протянул его внуку, у Элая хлынули слезы, и мальчик бросился в объятия деда.

Элай с трудом заставил себя вернуться в настоящее: перед глазами все еще стоял дед. Он обрадовался, увидев неподалеку Джиноа. Она смотрела на Элая со смешанным чувством любви и жалости.

Сестра и брат молчали. Несмотря на различие характеров, их связывала взаимная любовь. Элай заговорил первым:

– Если ты собираешься снова сказать мне, что мне следовало быть здесь, Джиноа…

Так как он умолк, Джиноа подошла к нему и взяла брата за руку:

– Ты дома, и это – самое главное. – Она глубоко задумалась, затем сказала: – Что ты собираешься делать, Элай? Я имею в виду проблемы на сталеплавильном.

Элай устал. Приехав вчера, он полночи танцевал с Бонни, вернувшись, домой, страдал оттого, что потерял ее. Прежде, чем принять решение относительно завода, он должен поговорить с рабочими, Сэтом и Форбсом Даррентом. Кроме того, ему надо посетить завод и проверить бумаги.

– Сэт предупредил меня насчет Даррента, – заметил Элай, так и не ответив на вопрос Джиноа.

– Я никогда не могла понять, почему дедушка доверял этому человеку, – спокойно сказала Джиноа, пристально глядя на сверкающую воду. – Ведь он говорил, что Форбс – хапуга.

Вспомнив, как Бонни обвинила его в краже магазина, Элай почувствовал холодную ненависть к Форбсу Дарренту. Этот жалкий, но столь дорогой для Бонни магазин, присвоил, конечно же, Форбс, Элай не имел никакого понятия об этом.

– Дед частенько говорил мне, что за Форбсом надо присматривать. Я не слушал его тогда, занятый другими делами.

– То есть дедушка не доверял Форбсу? – глаза Джиноа округлились.

– Он говорил мне, что Форбс быстро соображает, но весьма ненадежен. Думаю, тщательная проверка конторских книг компании докажет, что Форбс на редкость изобретателен, – ухмыльнулся Элай.

– Мне следовало что-то предпринять, – с сожалением сказала Джиноа. – Я знала, что Форбс живет не по средствам. Ведь на зарплату не построишь салун «Медный Ястреб» и прочее!

Элай снова помрачнел, вспомнив салун и женщину, которая танцевала каждый вечер за долларовые жетоны. Мысль, что любой мерзавец с долларом в кармане может прижимать Бонни к себе, была невыносимой.

Он купил все ее танцы прошлой ночью, но это не решало проблемы.

– Пришло время доказать, что златокудрый мальчик, любимец деда, не только проедает наследство, но и достаточно умен, чтобы извлечь из него прибыль.

– Уверена, что ты уволишь его, – сказала Джиноа.

Элай запустил камешек в пруд.

– Возможно, мне придется вышвырнуть Даррента. Думаю, он полагает, что ситуация с Бонни не позволит мне слишком интересоваться заводом.

Джиноа возмутилась.

– Элай, ты должен отнестись к этому серьезно! Этот человек ворует у нас много лет, поговаривают, будто он нанимает громил, чтобы изгонять людей из союза и тех рабочих, которые их поддерживают.

Элай бросил в пруд еще один камешек.

– Ответственность за этот проклятый беспорядок лежит на мне, и я все исправлю. Но на это нужно время.

– Надеюсь, что ты не слишком опоздал, – проговорила Джиноа и, подхватив юбки, пошла к дому.

Минельда Снидер вошла в магазин с явной неохотой. Несмотря на уличную стычку с этой женщиной накануне, Бонни почувствовала симпатию к ней. Как утверждал Форбс, именно те, кто проповедует смирение и кротость, привели в упадок ее торговлю.

– Доброе утро, миссис Снидер.

С волосами, собранными в пучок на голове, в скромном сатиновом платье и без косметики, Бонни нимало не походила на «шарманку» из «Медного Ястреба». Ради Минельды и себя самой она приняла добропорядочный вид.

– Доброе утро, миссис Мак Катчен, – с состраданием ответила Минельда, увидев Розмари на высоком стуле возле прилавка. Девочка возилась с потрепанной куклой. Лицо Минельды затуманилось печалью.

– Чем могу служить? – дружелюбно спросила Бонни, не желая задеть самолюбия Минельды.

– Я зашла по поводу моего счета, – сказала Минельда, озабоченно оглядываясь. Она хотела убедиться, что никто из членов «Общества самоусовершенствования» не видит ее здесь.