Грешник - [30]

— Только сэндвичи, — выдавила она. А потом немного громче, — Разные виды сандвичей.

Это были не просто сандвичи. Потому что это была София, это была современная корзинка с крышкой, из которой заманчиво выглядывало полосатое одеяло для пикника. Он был готов для журнального распространения: План вашего идеального пикника! Просто добавьте друзей!

— Я хочу клавиши на своем надгробии, — заметил Коул, переключив свое внимание на статую Джонни Рамона, играющего на электрогитаре. Он притронулся к лицу Джонни, что казалось кощунственным.

— Джереми, что бы ты хотел на своем?

Джереми глазел на надпись Роба Зомби сбоку мемориала: Отменный панк и верный друг.

— Я хочу быть кремированным. Какая будет польза от этого тела, когда я уже буду на пути к следующему?

— Конечно, — сказал Коул. — Я собираюсь превратить тебя в чучело, в любом случае. Изабел? Что насчет тебя? Пулемет, пожалуй, или диадема?

Я не могла улыбнуться, потому что текущая игра принуждала меня не улыбаться. Но мне понравилась его версия. Я ответила:

— Оба.

— Леон? — сказал Коул.

Леон был слишком добр для этого, могу сказать. Он был серьезным и доброжелательным мужчиной, который никогда не даст вам знать, что вы обидели его, что заставляло меня чувствовать себя обязанной не обижать его. Но он хотел угодить Коулу, потому что каждый хотел либо удовлетворить Коула, либо убить его, так что он ответил:

— Однажды я видел могилу с ангелом на ней, и, думаю, ее голова была как-то так, — он опустил подбородок — она улыбалась. Немного. Это было мило. Я хотел бы такую.

— Я могу это устроить, — сказал Коул.

София осознала за секунду до того, как ее спросили, что она была следующей на очереди в этом вопросе. Ее глаза наполнились страданием.

— Это мерзко, — вставила она сладким голосом, слышным только внимательным собакам. К счастью для нее, Коул был внимательной собакой.

— Смерть не мерзкая, — сказал он. — Все остальное — да.

— Не думаю, что это самая приятная тема для разговора, — сказала София более храбро. — Есть так много хороших вещей, о которых можно поговорить.

— Действительно, — Коул согласился, к моему облегчению. Он схватил Леона за руку и указал. — Там. Леон. Вон там. Это фото дня.

Леон послушно вытащил телефон со штанов и направил туда, куда указывал Коул: пальмы, все наклоненные вправо, выделялись на фоне знаменито-розового неба за белым мавзолеем.

— Я сделаю фото своим мозгом, — сказал Джереми.

Карта памяти моего мозга была заполнена. Мне надо было удалить старое фото более простого заката в Сан-Диего, чтобы сделать фото этого.

Когда группа взрослых женщин остановилась возле нас, смеясь и звеня бутылками вина, я спросила:

— Каков твой план здесь, Коул?

— Вообще-то, — ответил Коул, — это план Леона.

На это Леон скромно взглянул:

— Я читал об этом на выходных.

Коул согласился:

— Место, где случаются новости. Видимо, они собираются проецировать фильм на другой стороне того мавзолея, — он жестом указал на фон фотографии, — и мы сядем вот так, — он скрестил пальцы на обеих руках, — и посмотрим его.

Белый мавзолей, на котрый он указал был массивным и безликим, идеально для проекции фильма.

— Какой фильм?

Коул подался вперед, выглядя осведомленным. Желание охватило меня.

— «Красавица и Чудовище».

Он ухмыльнулся. Это не был «Красавица и Чудовище» на самом деле.

Я прищурилась.

— Мне не нравится, когда ты зовешь меня чудовищем.

Усмешка Коула была такой замечательной, что это причиняло боль.

Леон вмешался:

— Ребята, может нам стоит найти место, чтобы сесть?

Как только Коул направился вперед вместе с Джереми, София повисла у меня на локте. Она зашептала:

— Ах, Изабел, он такой красивый.

Только из ее уст это прозвучало как «ужасный».

Впереди, парни нашли место без кучи высоких людей, закрывающих обзор. София расстелила одеяло и подала каждому сандвичи, что меня раздражало, но другие не знали, говорить ей или нет. Я смотрела, как она ест, очень медленно и тщательно, отрывая маленькие кусочки так, что она не сделала бы это неправильно, открыв рот. От этого мне хотелось пнуть что-то. Разве она не видела, что остальных не заботило, как она жевала? Как все они готовы были ее полюбить до того, как она протянула им сэндвичи?

Я ожидала (боялась?) увидеть там какой-то алкоголь, но, оказалось, что Джереми был до ужаса буддистом, а Леон бросил пить пять лет назад, Коул тоже воздержался, а мы с Софией были нами.

Коул, сидя рядом со мной, положил свою руку мне на спину, под пиджак. Его пальцы хотели меня и больше ничего. Я безусловно умирала.

— Дать тебе мой жакет? — Леон спросил Софию.

— О, нет, нет, я в порядке, — сказала София, несмотря на то, что совершенно замерзла и Леон сказал это строго по-отечески. Наверное, она даже не помнила, что значит «по-отечески».

— София, — сказала я, убирая сэндвич ото рта. Края хлеба были в красных следах от моей помады. — Если ты не возьмешь жакет этого мужчины, я собираюсь поджечь что-то.

Коул сразу же оживился.

Джереми медленно поднял голову:

— Нет, чувак. Не здесь.

Он сказал это с таким ленивым, приглушенным юмором, что вдруг стало очевидно, что они были в одной группе. Что он, в любом случае, знал Коула с той стороны, с которой не знали фанатки.