Грешница - [34]

Семен задумался, почесал в затылке и сказал, что, скорее всего, в Чертов дом. Дорога, по которой он ехал, вела именно туда.

— Что еще за нехороший дом? — спросила я, не — рискнув к ночи произнести имя нечистого.

— Тут недалеко, прямо за Троицком, — махнул он рукой в сторону огородов. — Говорят, там не чисто. Но я сам ничего такого не замечал. Правда, ночью я туда никогда не ходил.

Вот тут-то я встревожилась по-настоящему и попросила Семена рассказать все, что он знает об этом плохом доме. Подмастерье задумался, потом сказал:

— Говорят, что его построили еще во времена Ивана Грозного, будто там жил какой-то опальный князь. С тех пор он стоит пустым и если кто заходит в него ночью, то назад не возвращается. Правда это или нет, не знаю. На моей памяти у нас в городе там никто не пропадал.

— Ты можешь мне показать дорогу? — попросила я.

Семен смутился и незаметно перекрестился.

— Показать-то могу, только идти ночью туда робею. Кто его знает, может там и правда живет нечистый.

Я поняла, Семену до смерти страшно идти туда ночью, и он ругает себя последними словами, за то, что вообще, затеял со мной этот разговор.

Но и отказать мне в помощи не может, помнит, что это мы с Алешей для него сделали.

— Ты меня только до места проводи, а дальше я уж как-нибудь сама, — попросила я.

— Может, лучше на двуколке поедем? — нерешительно, спросил он. — Хозяин еще не спит, я у него попрошу разрешения взять лошадь. Думаю, тебе он не откажет.

— Хорошо, попроси, — согласилась я.

Честно говоря, мне и самой было очень страшно. Я и просто так боюсь темноты, что же говорить о том, чтобы идти ночью в такое опасное место. Но тревога за Алешу почему-то оказалась сильнее страха.

Семен ушел в дом, а я осталась стоять на крыльце, снова пытаясь услышать Алешу. Опять, у меня ничего не получилось. Я слышала, о чем думают местные обитатели, а вот его знакомый голос молчал. Скрипнула входная дверь, и на крыльце показался Семен.

— Фрол Исаевич разрешил взять лошадь, — без большой радости в голосе, сказал, он, — погоди, я сейчас запрягу.

Я молча кивнула, мне в этот момент показалось, что до меня все-таки долетели какие-то отголоски Алешиных мыслей. Правда они были такими тихими и неразборчивыми, что ничего понять не удалось, только показалось, что ему угрожает опасность. Я спустилась с крыльца и быстро пошла в конюшню. Семен в темноте возился с упряжью, успокаивая голосом растревоженную лошадь.

— Ты скоро? — нетерпеливо, спросила я.

Вот навязалась на мою голову, — подумал он, но вслух ответил вежливо.

— Сей минут, уже почти готово.

Что я буду делать в том плохом доме, я пока не придумала, решила что решу на месте. На Семена я не надеялась. Он про себя клялся, что не пойдет к чертям туда ни за что на свете.

— Готово, — наконец сказал он, выводя во двор запряженную в двуколку каурую кобылку. — Ну, что поедем или передумала?

Не знаю, как он смог понять мои страхи и сомнения. Одна мысль, что мне может быть придется встретиться с нечистым, заставляла от ужаса сжаться сердце. Я понимала, что после того, как совершила смертный грех блудодеяния, у меня не осталось никакой божественной защиты против нечисти. Я даже не знала, можно ли мне после такого смертного греха просить у Господа Бога и Святой Девы Марии помощи!

— Может быть, лучше подождем до рассвета? — с надеждой спросил Семен. — Теперь ночи короткие, скоро рассветет.

— Нет, отчего же, — борясь не с ним, а со своим страхом ответила я, — ты довези меня до того дома, а там я уж как-нибудь сама!

— Как же, сама, — проворчал он, помогая мне взобраться на сидение. — Я что не мужчина?!

Усадив меня в двуколку, Семен открыл ворота, сел рядом, тронул вожжами лошадку и мы выехали на улицу. Город словно вымер, по дороге нам не встретилось ни одной живой души. Луна еще не взошла, звезд за облаками видно не было, и мне казалось, что со всех сторон из тьмы на меня смотрят красные глаза врага людей. Лошадка глухо стучала копытами по дороге, Семен тяжело вздыхал, и ночь была такой темной, что я с высоты двуколки не могла разглядеть обочину. Страшно мне было до жути, но я до боли прикусила губу, и не произнесла ни звука.

Семен молча правил лошадью, он уже успокоился, перестал ругать меня и себя и думал о Дуне. Подслушивать такие мысли было стыдно. Ну, в общем, он думал о ней примерно то же самое, что вчера Алеша обо мне. Сегодняшним вечером они ухитрились несколько раз тайно поцеловаться, и теперь он вспоминал, какие у нее нежные губы, твердые груди и как он с ней скоро будет заниматься всякими глупостями. Мне в тот момент было не до них, я пыталась услышать Алешу.

Двуколка выехала за городскую околицу, и ее кованые колеса гулко застучали по неровной дороге.

— Далеко еще? — спросила я Семена.

— Это вон там, — показал он кнутовищем в темноту, — еще с полверсты. Ты, правда, хочешь туда пойти? Не боязно?

— Боязно, только что делать, вдруг Алексею Григорьевичу нужна моя помощь.

— Ну да, ты большая помощница! — усмехнулся он. — А если там нечистый или разбойники? Слышишь, оттуда кто-то едет!

Семен остановил лошадь, и я услышала, как по дороге навстречу нам стучат копыта и колеса.