Грешница - [48]

Эта мысль несколько вознаграждала мсье де Ла Пэжоди за то любовное пренебрежение, в котором он так долго держал мадам де Сегиран. Надо полагать, что или у него был ветер в голове, раз он до сих пор не замечал, какого она заслуживает восхищения, или же она и в самом деле стала совсем непохожей на то, чем она казалась ему раньше. Как бы там ни было, надлежало наверстать потерянное время. Боги свидетели, пришла пора, чтобы этот рот откликнулся на его поцелуи, чтобы эти глаза взглянули на него с любовью, чтобы эти гибкие руки ответили на его объятия, чтобы все это угадываемое им тело принадлежало ему в своей живой наготе! И мсье де Ла Пэжоди радовался в душе тому, что со времени своего возвращения в Экс он медлил вступить в какую бы то ни было связь, так что мог свободно посвятить всю свою предприимчивость служению этой новой страсти. Здесь ничем не приходилось пренебрегать, ибо мсье де Ла Пэжоди не скрывал от себя трудностей такой победы и ожидавших его препятствий, не только со стороны самой мадам де Сегиран, но и во всем, что ее окружало. Да что! Ла Пэжоди не таков, чтобы смущаться подобными пустяками! Мадам де Сегиран как раз та любовница, которая ему нужна, и он дает себе слово держать ее нагой в своих объятиях, какой бы там она ни была набожной и безупречной и хотя бы ему пришлось для достижения цели спалить Кармейранский замок и похитить красавицу из пламени, идя на то, что потом его колесуют и четвертуют, как поджигателя, и к каким бы бедствиям это ни повело! Этот внезапный пыл так бурно волновал мсье де Ла Пэжоди, что флейта дрожала у него на коленях, а сам он был бы неспособен извлечь из нее ни звука. Немудрено, что он мало обращал внимания на то, что говорилось вокруг. Какое ему было дело до всего этого вздора: что старая мадам де Сегиран горько жалуется на подагру, что мсье де Сегиран задержан в Кармейране простудой, что кавалеру де Моморону лучше, что мсье Паламед д'Эскандо сделал себе белокурый парик, что мадам де Листома сошлась с мсье де Варданном, а мадам де Брегансон покинула мсье де Тарлери? Все это происходило для мсье де Ла Пэжоди в мире, в котором ему больше нечего было делать и единственным оправданием которого было то, что он сотворил небесное совершенство, именуемое мадам де Сегиран. Но как могло случиться, что она появилась в нем для того, чтобы стать женой этого простака Сегирана, который женился на ней единственно с целью нагрузить ее детьми, что, по счастью, ему не удалось, ибо было бы истинным преступлением обезобразить столь совершенное тело, навязав ему уродство беременности. Нет, тело мадам де Сегиран было создано не для того, чтобы рожать, а для того, чтобы быть страстно ласкаемым в самом своем тайном и служить наслаждению порядочных людей, из каковых, впрочем, ни один не казался мсье де Ла Пэжоди более порядочным, нежели он сам. В самом деле, не было ли в нем известных качеств, привлекающих и приковывающих внимание, раз мадам де Сегиран смотрела на него так, как сейчас? Мсье де Ла Пэжоди заметил, что она уже некоторое время не сводит с него глаз. Мало того, мсье де Ла Пэжоди улавливал на лице у мадам де Сегиран переменчивый румянец, свидетельствовавший об известном душевном волнении.

И правда, мадам де Сегиран находила в мсье де Ла Пэжоди не меньшую перемену, нежели он видел в ней.

Конечно, новый Ла Пэжоди был похож на прежнего на того, которого мадам де Сегиран знавала в Париже, когда выходила замуж, и которым ей впоследствии прожужжали уши, рассказывая о его талантах, любовных делах и проделках. Оба они были одинакового роста и сложения, оба маленькие и сильные, крепкие и решительные, а между тем теперешний Ла Пэжоди, тот, на которого смотрели удивленные глаза мадам де Сегиран, казался ей совсем другим. Невозможно было не заметить его смелого и дерзкого облика. На его выразительном лице взгляд горел страшным огнем. Его смуглая кожа загорела, должно быть, пока он следовал по дорогам за этой цыганкой, и в нем появилось что-то необычайное и демоническое, чем он, казалось, гордился. В этом Ла Пэжоди чувствовалась как бы уверенность человека, который, безвозвратно погубив душу, целиком отдался телу и намерен пользоваться им исключительно для наслаждения. Все это так ясно читалось на лице мсье де Ла Пэжоди, что мадам де Сегиран потупила глаза, в то же время вздрогнув от странной мысли, такой быстрой, такой властной, такой острой, что она почувствовала себя как бы пронзенной ею до самой глубины, но которая, вместо того чтобы растерзать ее, наполнила ее вдруг великим миром.

Ибо мадам де Сегиран вдруг поняла, что ей даровано средство убить в себе присутствие греха, так жестоко мучившее ее несведущую и любопытную плоть, и что это средство – мсье де Ла Пэжоди. Нечестивец, богохульник, вольнодумец, разве мсье де Ла Пэжоди не проклят заранее и бесповоротно? Какой она может нанести ему вековечный ущерб, приобщая его к своему греху, деля его с ним, ища в нем случая изгнать этот грех отвращением, которое она, быть может, испытает, согрешив? Он будет не чем иным, как телесным орудием ее освобождения, прижиганием, приложенным к язве и исцеляющим остальное тело. Затем, отрешась от пятнающей ее нечистоты, она вновь обретет покинувшее ее спокойствие чувств, а мсье де Ла Пэжоди станет всего только безразличным отбросом части ее самой, от которой она отделается навсегда.