Грешница по контракту - [22]

— Ненавижу — кричу я в темноту пустой комнаты, прекрасно осознавая, насколько смешна в своей лжи.

Глава 10

— Куда ты все ходишь? — Зинка недовольна, буравит его злобными глазенками, в которых плещется ярость. — Я же предупреждала, что сегодня товар привезут. Подкалымил бы, я же не лошадь тебя, лба здорового на горбу тащить.

— Зинуль, ну у меня дела — ненавидя себя, заискивающе говорит он. На зоне он тоже ненавидел себя. Долгие годы унижений могли бы сломать, не имей он цели. Ничего, перетерпит, оно того стоит. Мужчина потер ладонью шрам на запястье. Он сам выжег позорную татуировку, на которой была изображена поросячья физиономия. Но боль физическая ничто, в сравнении с унижениями, пережитыми им.

— У тебя всегда дела. Знать бы какие — буркнула Зинаида, но тон сбавила — Ладно, найду кого — ни будь. Андрей, прошу тебя, обещай мне, что ты не задумал глупостей.

— Не бойся, все будет ништяк — хохотнул он, — И не зови меня этим именем. Я Василий теперь. Сама же меня крестила.

Женщина не ответила, лишь кивнула головой и торопливо вышла из квартиры, аккуратно прикрыв за собой дверь.

2002 год. Тавда.

— Молодец. Собаке — собачья смерть — Лева сплюнул под ноги, глядя на мальчишку надзирателя, уставившегося в небо бесцветными, мертвыми глазами, в груди которого, алым маком, расплывалось кровавое пятно — Давай, чухан, валить надо.

— Слышь, бугор — услышал мужчина слабый голос Червя — Зацепило меня.

Блатной повернулся в сторону шныря и, брезгливо, сморщился, думая о чем — то своем.

— Ты знаешь, что делать, Андрюша — тихо сказал он мужчине, оскалившись, словно волк,

— Нам бы до реки успеть, пока хозяйские не спохватились. Балласт ни к чему, сам понимаешь. Только не шмаляй, и так атас сквозим.

— Эй, чего ты? — задергался Червь, зажимая окровавленной рукой рану в животе. Мужчина был собран, но душа его ликовала. Возбуждение сплелось в низу живота, от одной только мысли о том, что сейчас он уничтожит эту тварь, которая все эти годы мучила и издевалось над ним. Червь пополз в сторону, с трудом отталкиваясь от земли ослабевшими ногами, осознавая неизбежность. — Только приблизься, сука — захрипел он.

— И что ты мне сделаешь, дятел? Бугор приказал, тебя вальнуть — ухмыльнулся мужчина, читая в глазах приговоренного к смерти недоверие. Зэка не верил ему, не хотел. — Ничего личного.

Лева с интересом наблюдал, с каким удовольствием чушок, взятый им коровой, свернул шею его шестерки. Червь дернулся в руках убийцы, и обмяк, а убийца все выкручивал в руках его голову, наслаждаясь влажным хрустом, в сломанном позвоночнике своей жертвы.

— Выйдет из тебя толк, чухан — одобрительно хмыкнул старый вор — Давай, валим. Вырулим, с божьей помощью.

Мужчина осклабился в улыбке. Почувствовав кровь, он уже не мог остановиться. Ликование заполнило его звериное сердце. Он глядел в спину блатного, который сам подписал себе смертный приговор. Хищник стал жертвой, сам того не подозревая, считая себя неприкосновенным. Но, пока он был ему нужен.

Дэн

— Дэн, Дэни — плачет в телефонную трубку мама — Где ты?

— Мама, что случилось? — спрашиваю, чувствуя, как сердце мое уходит в пятки от лютого ужаса — Что то с отцом?

— Приезжай, скорее, приезжай — всхлипывает она, на глаза, словно падает пелена, возвращая меня туда, куда я не желаю. «Денечка, динь- динь, колокольчик мой» — слышу я давно забытый голос, в своей голове, полный слез и боли. Воспоминания ослепляют. Мама, мамочка. Я вижу мертвые глаза, той, без которой не знал, как жить. Чувствую холод мертвого тела. Забыть. Не могу забыть.

— Дэни, Денис Николаевич, словно сквозь вату, слышу голос Стеллы, буквально бегущей за мной, но не обращаю на нее никакого внимания. Завожу машину, с трудом соображая, что нужно делать, и жму на газ. Страх, жгучий, разрывающий внутренности, не дает мне сконцентрироваться на дороге. Словно в бреду, добираюсь до дома. В кармане, вновь звонит телефон, но я не отвечаю.

Дома тихо. Страшно тихо. Звенящая тишина разрывает сознание. Мать сидит на диване в гостиной и тихо напевает, раскладывая очередной пасьянс. Только слышно тихое позвякивание Глашиных спиц. Она, притулившись, сидит на краю кресла, и беззвучно шевелит губами, считая петли.

— Что случилось, дорогой? — улыбается мать, но увидев мое лицо, вскакивает с места и, с грохотом, уронив стул, подбегает ко мне, с тревогой заглядывая в глаза. — Катя? Где девочка? Что то случилось?

— Мама, с Катей все нормально, — поморщившись, говорю я, чувствуя запоздалый стыд перед девчонкой. Я совсем забыл о ней, поддавшись паническому ужасу. Виноват. Опять, виноват, перед той, которая может меня оживить. Вернуть мне жизнь. Нет. Не хочу, мне не нужны отношения, в которых я могу опять потерять ту, которая будет нужна мне, как воздух. Нельзя привязываться. Для меня — это смерть.

— Сынок, родной, да, что случилось? — прохладная рука матери, ложится мне на лоб.

— Ты мне звонила. Я думал, что то страшное произошло.

— Нет, родной. Я не беспокоила тебя — удивленно говорит мать, — Мы с Глашей ходили по магазинам, а потом перекусили в кафе и домой вернулись. Я не звонила.

— Ты хочешь сказать, я сумасшедший? — взрываюсь, оттолкнув материнскую руку. — Я, чуть не обезумел, мать вашу — уже ору, чувствуя, опустошительную ярость. Глаша опрометью бросается в кухню, откуда тут же появляется, неся в руке шприц с успокоительным. «Всю жизнь они живут, как на вулкане» — мелькает мысль, и я чувствую укол в предплечье. Даже не сопротивляюсь, это бессмысленно. Сейчас мне станет легко и спокойно. В кармане, разрываясь, звонит телефон. Я достаю его дрожащей рукой. На табло написано «Мама».