Грешная любовь - [81]

— Замечательное сходство, не так ли? — донесся откуда-то сзади голос отца.

— Несомненно. Кажется даже, что он сейчас замахнется и даст мне по уху.

Саймон повернулся к герцогу. Хотя они не виделись всего около трех лет, его поразило, как сильно постарел отец за это время. Его некогда пышная шевелюра седых волос заметно поредела на лбу и на макушке. Подагра, должно быть, мучила герцога сильнее прежнего, так как он опирался на трость и прихрамывал, подходя к своему столу.

— Надеюсь, наш разговор не будет долгим, — перешел к делу отец, опускаясь в огромное кресло, напоминавшее трон. В былые годы это кресло придавало герцогу величественный вид. Теперь же эффект был совсем иной — отец, казалось, уменьшился в росте. — Полагаю, ты пришел просить денег, чтобы расквитаться с каким-то особенно докучливым кредитором или очередной забеременевшей девкой. Я надеялся, что краткое заточение в Ньюгейтской тюрьме пойдет тебе только на пользу. Укрепит характер и выбьет дурь из твоей головы. Однако потом до меня дошли слухи о твоем бегстве с какой-то полоумной шотландской девчонкой. Нисколько не удивлен, что это безрассудство закончилось неудачей. Всем известно, что шотландцы — народ аморальный и ненадежный.

Герцог открыл ящик стола и вытащил обитую кожей шкатулку. Приподняв крышку, он спросил:

— Так сколько тебе нужно? Сто фунтов? Или пятьсот? Саймон протянул руку и мягким, но решительным движением закрыл шкатулку.

— Мне не нужны твои деньги. Ты прекрасно знаешь, что я ни разу не просил у тебя даже фартинга. Я всегда сам решал свои проблемы.

— Но именно я заплатил за то, чтобы тебе выдали патент морского офицера, — напомнил старый герцог.

— Да, чтобы я больше не путался у тебя под ногами и перестал порочить твое доброе имя своими выходками.

— Однако мои расчеты не оправдались ни в одном, ни в другом, согласись.

Саймон полез в карман сюртука, вытащил сложенный лист бумаги и протянул отцу.

Герцог развернул бумагу, быстро просмотрел ее и перевел взгляд на Саймона, удивленно приподнимая седую бровь:

— Ты, в самом деле, рассчитываешь, что я сделаю это?

Саймон оперся о стол обеими ладонями.

— Это последнее, о чем я решился просить тебя. Если ты выполнишь мою просьбу, я больше тебя никогда не побеспокою.

— В таком случае, — оживился старый Уэскотт, пронзая сына сверлящим взглядом, — можешь считать, что я ее выполнил.

Саймон выпрямился и двинулся к выходу. Он сразу же почувствовал странное облегчение лишь от одной мысли, что уходит из этого дома. Но затем он вспомнил, что сейчас есть последняя возможность задать вопрос, преследовавший его с детских лет.

Обернувшись к отцовскому столу, Саймон спросил:

— Скажи, за что ты так ненавидел мою мать?

— Нарушаешь свои же обещания? Всего минуту назад ты заявил, что это, — герцог ткнул пальцем в лист бумаги, — твоя последняя просьба.

Саймон тряхнул головой, укоряя себя за допущенную глупость, и решительно зашагал к двери. Ему хотелось побыстрее исчезнуть из этого дома, как, вероятно, и отец его с нетерпением ждал его ухода.

Но в нескольких шагах от желанной свободы Саймон услышал голос отца. Герцог говорил настолько тихо, что Саймон с трудом разбирал слова.

— У меня не было ненависти к твоей матери. Я всегда обожал ее.

Уэскотт медленно повернулся и вновь направился к столу, двигаясь как во сне. Отец достал из жилетного кармана сверкающий медный брелок. На конце его висел медальон.

Дрожащей рукой герцог протянул медальон Саймону. Тот взял его, раскрыл и увидел миниатюрный портрет матери в овальной рамочке. Она выглядела такой же, какой Саймон запомнил ее, — сияющие белокурые локоны обрамляли ее лицо, на щеках ямочки от лукавой улыбки, в глазах озорной блеск.

На глазах старого герцога выступили неожиданные слезы.

— Моя жена не допускала меня в свою постель после рождения Ричарда. Она вбила себе в голову, что исполнила супружеский долг, подарив мне наследника. — Герцог пожал плечами. — Впрочем, и до того она с трудом мирилась с этой стороной наших отношений. Однажды вечером я увидел в театре твою мать. Я совсем не предполагал, что между нами может что-то возникнуть. Но она была так прекрасна, весела, от нее веяло таким теплом… такой любовью. И мне захотелось уйти от жены. Тогда я предложил твоей матери убежать со мной вместе. Но она отказалась, ссылаясь на то, что такой поступок вызовет ужасный скандал, от которого несмываемый позор падет не только на меня, но и на доброе имя всего нашего рода. Она клялась, что любит меня, однако в ту же ночь прогнала меня и велела никогда больше не возвращаться.

— Может быть, она, в самом деле, верила, что поступает так ради твоего блага, даже разбивая свое сердце? — промолвил Саймон, вспоминая слова Катрионы, сказанные ему однажды.

Когда отец вновь посмотрел на Саймона, его глаза уже не слезились. Теперь в них читалось лишь презрение.

— Каждый раз, когда я смотрел на тебя, я представлял себе твою мать и вспоминал ту ночь, когда она прогнала меня. — Он бессильно опустил на стол сжатый кулак и в эту минуту походил скорее на обиженного ребенка, чем на одного из самых могущественных людей Лондона. — Твоя мать была эгоистичной, жестокой и бессердечной! С ее стороны было несправедливо столько лет скрывать от меня твое рождение. Когда же ей пришло на ум отправить тебя ко мне, для меня ты был чужим!