Гренадилловая шкатулка - [44]

— Я еще не все вам показала. Вот, смотрите.

Элис прошла к соседней стене и откинула пыльную простыню с простой дубовой конторки. Отомкнула верхний ящик, вытащила пожелтевший листок, развернула его и поднесла к свече. Я различил бледный карандашный рисунок с изображением цветов и птиц — точно такой же, как на раме.

— Раму для зеркала сделала моя тетя Шарлотта, сестра отца. Наличие множества экзотических пород на складе приводило ее в восхищение. Она мечтала стать инкрустатором.

— И стала?

— Ей не позволил ее отец. Он был преуспевающий торговец и, как и все отцы, хотел, чтобы дочь удачно вышла замуж и таким образом приумножила состояние семьи. История ее жизни печальна, и я не буду утомлять вас подробностями. Скажу только, что какое-то время она тайно предавалась своей страсти, о чем свидетельствует это зеркало. После ее смерти зеркало и рабочий эскиз к раме были переданы моему отцу. Если внимательно ознакомиться с ним, вы увидите, что там указаны наименования всех пород дерева, которые она использовала, каждого кусочка.

С помощью Элис я снял зеркало со стены и отнес в переднюю гостиную. Мы положили его на стол, развернули эскиз и следующий час провели очень мило. Сидя бок о бок, мы прикладывали шкатулку к каждому образцу дерева и сличали породы. Фигурные пластинки так плотно прилегали одна к другой, что приходилось пристально вглядываться. Многие компоненты мозаики были мне знакомы: падуб, ракитник, самшит, эбеновое дерево, харпуллия висячая, птерокарпус индийский. Я напрягал зрение, высматривая — тщетно — характерный узор из лучевых прожилок и прямых волокон, как на шкатулке. Изредка, давая глазам минутную передышку, я бросал взгляд в зеркало, на наши склоненные рядом головы, на выбившуюся из-под ее чепчика волнистую прядь, щекотавшую мне щеку.

Внезапно Элис ткнула кончиком карандаша в яркий хвост одной из птиц.

— Взгляните, — тихо сказала она. — Полагаю, это оно.

Я придвинул шкатулку к указанному образцу. Текстура была идентична.

— По-моему, этот элемент сделан из одной цельной пластины, — предположила Элис, уже сверяясь с эскизом. — Тетя записала название «цезальпиния гренадилло» и подчеркнула его, будто придавала этой породе какое-то особое значение.

— Гренадилло.

— Возможно, это дерево считалось большой редкостью, оттого и подчеркнуто.

— Вы прежде слышали про него? Элис наморщила лоб и мотнула головой.

— Нет, как и вы, впервые. Хотя можно порыться в бухгалтерских книгах и выяснить, из каких краев оно привезено.

— Я не хотел бы так утруждать вас.

— Мне это не в тягость, — твердо заявила она.

В это самое мгновение вернулся ее брат. Притопывая от холода, он сбросил с себя пальто и направился прямо к огню. Несколько минут он стоял там, явно смущенный представшей его взору картиной: мы сидим бок о бок, склонившись над зеркалом. Я поднялся, встал спиной к камину и дружелюбно улыбнулся ему. Я сожалел, что по моей вине он пришел в замешательство, но все же мне не хотелось уходить.

— Полагаю, ваш брат выполнил поручение и заслужил вкусный ужин. Я также вижу, что он озадачен нашим поведением. Позвольте пригласить вас в ресторацию, и за ужином мы все ему объясним.

Элис пристально посмотрела в голодное лицо Ричарда, улыбнулась и, когда он улыбнулся в ответ, сказала:

— С удовольствием.

Мы вышли тотчас же. Я нанял мальчика-факельщика освещать нам дорогу, хотя необходимости в том не было. Тучи разошлись, и яркий полумесяц омывал улицу серебряным сиянием. Призрачный лунный свет сказочно преобразил город. Казалось, Стрэнд превратился в блестящую реку, по которой мы плыли в окружении проносящихся мимо пестро одетых торговцев каштанами, апельсинами и устрицами.

Волшебное очарование мгновенно исчезло, едва мы достигли «Клифтона», хорошей харчевни в Мясном ряду. В тот вечер в соседней таверне проводились любительские соревнования по боксу, и здесь толпился народ. В главном помещении висел смрад табака и пивного перегара и стоял гул голосов — зрители делали ставки, отпускали шутки, рассказывали байки и бранились друг с другом. Как восприняла Элис эту городскую смесь, я не знал, потому что из-за шума разговаривать было невозможно. Я грохнул кулаком по стойке, громко требуя, чтобы нас посадили в стороне от толпы. Услужливый хозяин проводил нас в тихий уголок, к грубому столу у пылающего очага. Мы устроились на стульях с высокими спинками — я с одной стороны, Элис с братом напротив. Между нами на столе горела свеча. После отменного ужина, состоявшего из говяжьего языка, салата из вареных овощей, ливерного паштета и вина, Ричард попросил, чтобы его отпустили посмотреть бои, и Элис со смехом уступила его мольбам. Подросток ушел. Элис была настроена дружелюбно. От вина и сытной еды ее глаза заблестели, лицо порозовело. Я осмелел и заговорил более свободно.

— Надеюсь, толчея и шум не вызывают у вас раздражения.

Она рассмеялась и тряхнула головой.

— Нет, конечно. Если я более сдержанна и молчалива, чем прочие ваши приятельницы, то только потому, что мне очень редко случается бывать в компании.

— Прочие приятельницы?

Она открыто посмотрела мне в лицо.

— Мистер Хопсон, вы, должно быть, знаете, что у вас репутация волокиты?