Гренадилловая шкатулка - [37]

— Ну и что? — с вызовом спросил я.

— «Ну и что?» — изумленно повторил он. — Ты не заметил, какая здесь текстура, Натаниел? Неужели я ничему тебя не научил за все эти годы? Не видишь, что это сук? Если его отшлифовать и отполировать, узор будет извилистый, как змейка. Пожалуй, приберегу для своего шкафа.

Глянув на меня, он наконец-то заметил, что я стою как деревянный — ничем не лучше досок, что громоздятся вокруг.

— Ладно, — произнес Чиппендейл, кладя доску на стеллаж и поворачиваясь ко мне. — Ты вернулся с опозданием, Натаниел, и явно не в духе. Надеюсь, ты хорошо поработал у лорда Монтфорта и задержался по уважительной причине.

— Не безалаберность, но трагедия стала причиной моей задержки, — отвечал я, убирая со лба влажную прядь.

— Ну так рассказывай. — Чиппендейл надменно взмахнул рукой, словно приказывал кучеру трогать с места.

Довольно путано я вкратце изложил ему суть событий, свидетелем которых стал. Поведал, что я собрал библиотеку к сроку, но Монтфорт пребывал в плохом настроении. Сообщил, как во время праздничного ужина я обнаружил в библиотеке труп Монтфорта, а вокруг валялись эскизы из альбома Чиппендейла. Сказал, что относительно причины гибели Монтфорта нет единого мнения: одни считают, будто он покончил с собой, другие, в том числе я, полагают, что его убили. Наконец, дрожащим голосом я поведал ему, как на следующий день, покидая Хорсхит-Холл, я нашел в пруду вмерзший в лед изувеченный труп бедняги Партриджа.

Выслушав мое печальное повествование, Чиппендейл несколько минут молчал, но когда заговорил, выразил сожаление не по поводу гибели Монтфорта или Партриджа, а спросил про свои эскизы. Только их судьба глубоко взволновала его. Мне показалось, он содрогнулся, когда я упомянул, что поднял их с пола возле тела Монтфорта.

— Что стало с моими эскизами, Натаниел? Они повреждены? Почему ты их не привез?

— Мне неизвестно, при каких обстоятельствах ваши эскизы оказались в Хорсхите. Как же я мог их забрать? Почем знать, может, вы продали их лорду Монтфорту?

— Разве я стал бы продавать то, что для меня столь дорого? То, что является залогом моего успеха?

Я неопределенно пожал плечами, хотя его бессердечность бесила меня. Неужели у него нет ни капли жалости к Партриджу?

— Где они теперь? — рявкнул он.

— Точно не знаю. Либо в Хорсхите, где я их оставил, либо лорд Фоули забрал эскизы в погашение части долга.

Чиппендейл медленно покачал головой.

— Это воистину невосполнимая утрата.

Я знал, что он говорит об эскизах, а не о Партридже, имени которого он еще ни разу не произнес.

— Что ж, давай потолкуем, — сказал Чиппендейл. — Ты многого не знаешь. Пойдем со мной.

С этими словами он тяжело вздохнул и посмотрел на свои руки. Под ногтями кое-где собралась грязь от дерева, портя безупречный маникюр. Увидев этот простой жест, я живо вспомнил изуродованную ладонь несчастного Партриджа, и меня затошнило. Может, Чиппендейл и способен обойти молчанием такую смерть, но мне она не давала покоя. Я всегда буду помнить скованный морозом пруд, замерзшее тело и обледенелую кровь. Эта картина стояла перед моими глазами даже сейчас, когда я смотрел на Чиппендейла. Каким же нужно быть чудовищем, чтоб сотворить такое зверство с человеком! А Чиппендейл? Разве он не чудовище, если в нем не теплится даже искра сострадания к Партриджу?

А сам я чем лучше? Я с горечью вспомнил, как не хотел помогать Фоули, как молчанием отвечал на его вопросы и просьбу о содействии. Теперь мне казалось, что в моих колебаниях было мало логики. Меня удостоили чести, позволив участвовать в установлении истины, защитить доброе имя моего погибшего друга, но я, как трус, противился Фоули. Причина моего нежелания одна — страх. Инстинкт самосохранения. Я надеялся, что, покинув Хорсхит, окажусь в безопасности, что зло, которое я видел, останется там, позади, а я стану жить, как жил, беззаботной жизнью. Но возвращение в Лондон не вернуло мне душевного равновесия и ни на йоту не притупило ощущения тревоги. Гнетущая атмосфера Хорсхит-Холла и угроза, которую я чувствовал там, остались со мной. Я опасался, что любая попытка с моей стороны расследовать события последних дней привлечет ко мне внимание убийцы. Гибель двух человек потрясла меня до глубины души, и я даже думать не хотел, что вскоре погибнет кто-то еще. И уж тем более не хотел сам становиться третьей жертвой.

И все же должен признать, что моя прочная привязанность к Партриджу возобладала над трусостью. Я сказал Уэстли и Фоули, что Партридж не убивал Монтфорта; но смел ли я настаивать на его невиновности, если понятия не имел, кто убийца? И Партридж, и Монтфорт погибли при неясных обстоятельствах, но совершенно очевидно, что ни Уэстли, преданный семье Монтфортов, ни Фоули, отстаивающий свои финансовые интересы, не способны установить истину. Таким образом, несмотря на свои страхи и сомнения, я пришел к неизбежному заключению. Какие бы опасности ни подстерегали меня, мне ничего не остается, как принять участие в расследовании. Если я устранюсь, значит, просто-напросто предам Партриджа.

Вслед за Чиппендейлом я спустился вниз по грязной лестнице, которая вела в драпировочную, где среди тюков конского волоса и рулонов тканой ленты и холста, сплетничая, трудились с десяток женщин — набивали, чесали, стегали. Чиппендейл молча прошагал мимо них. Его широкоплечая фигура и угольно-черная шевелюра будто бросили тень на все помещение. Болтовня тотчас же стихла. Хозяин здесь, он чем-то недоволен, судя по его насупленным бровям и застывшим, словно камень, чертам, и лучше не нарываться на его гнев.