Гремлины - [52]

— Интересно, какие дураки выставятся сегодня, — сказала она вслух, запахивая атласный халат поплотнее.

В большом старом доме было прохладно, но миссис Дигл не нагревала помещение больше чем до пятидесяти пяти градусов Фаренгейта, даже когда по краям окон образовывался лед. «Зачем мне обогащать нефтяные компании?» — спрашивала она, когда ее племянник Уелдон забегал с какими-нибудь деловыми бумагами и жаловался на холод.

Она также не обогащала мебельные компании, пользуясь обстановкой, которая была куплена сразу после их с Дональдом свадьбы; к этим старым стульям и столам прибавлялись в течение многих лет предметы мебели, конфискованные у семей, которые не смогли заплатить ренту или выкупить закладную вовремя. В результате огромные комнаты — темные из экономии и до потолка заставленные разной рухлядью — напоминали склад предметов, поступающих на аукционы невостребованных вещей. Если другим это не нравится, думала миссис Дигл, ничего не поделаешь. Она чувствовала себя уютно в таком несколько мрачном окружении, и это было главное.

Единственной ее уступкой современной технологии — ибо даже телевизор был старый, черно-белый, — было устройство, приделанное к лестнице. Фактически это было кресло-каталка с мотором и приводом, его порекомендовал врач миссис Дигл, чтобы она не утруждала свое слабое сердце подъемом по ступеням. Хотя она пользовалась им в силу серьезной причины, миссис Дигл все равно испытывала некоторое волнение и восторг, когда садилась в него, нажимала на соответствующую кнопку и автоматически поднималась на второй этаж. Хотя она никогда бы в этом не призналась, она часто изобретала поводы подниматься и спускаться, чтобы насладиться поездкой.

Она уже уселась в это устройство и собиралась нажать кнопку «ВВЕРХ», когда раздался звонок в дверь.

— Черт! — рявкнула она. — Кто это может быть в такое время? Что, у людей нет уважения к чувствам других?

Она медленно подошла к парадной двери, открыла ее и выглянула на улицу.

Это была миссис Хэррис, закутанная в старое пальто. Дрожа, она протягивала конверт рукой в перчатке.

Миссис Дигл не пригласила ее войти.

— Да? — сказал она холодно.

— Я принесла Вам деньги по закладной за прошлый месяц, — сказала миссис Хэррис несколько гордо. — Мы продали кое-какие вещи и…

— Меня это не интересует, — выпалила миссис Дигл в ответ. — У меня есть банк, который занимается моими делами.

— Да, мадам, но я просто не успела собрать деньги до того, как он закрылся, а поскольку Вы сказали…

— Насколько я помню, я сказала, что хочу получить все, что мне причитается, а не то, что мне причиталось месяц назад.

— Извините, мадам.

— Это так?

— Да, мадам.

Миссис Дигл протянула руку, выхватила конверт и злобно улыбнулась.

— Возможно, Вам не придется больше думать о том, как иметь дело со мной, — сказала она, — поскольку я намереваюсь продать большую часть моей собственности «Хайтокс Кемикал». Это относится и к Вашему дому. До свидания.

Оставив миссис Хэррис с явно смущенным и несчастным выражением на лице, миссис Дигл захлопнула дверь.

Вернувшись на кухню, где кошки начали драться, миссис Дигл прибрала вокруг кошачьих мисок, приготовила себе чашку растворимого супа, чтобы поесть, пока будет смотреть телевизор, и перебралась в мрачную пещеру из вытертого бархата, которую она называла своей гостиной.

Только она уселась в старое кресло-качалку, как зазвенел дверной звонок.

— Опять! — закричала она. — Это отвратительно. Эта неудачница, наверное, стояла там десять минут, собирая мужество, и теперь хочет умолять меня изменить решение. Дональд был прав. Все эти людишки — ленивые безмозглые бродяги, которые хороши лишь для двух вещей — грубой работы и потребления пищи…

Направляясь к двери, она добавила от себя:

— И образования мусора. Он про это забыл.

Открыв дверь, она услышала рождественскую песенку, которую пели слегка не в лад, но с большим энтузиазмом.

«Радость миру…»

Миссис Дигл подняла руки, и этому жесту сопутствовала не громкая осанна, но вопль отчаяния.

— Прекратите! — заорала она. — Прекратите выливать содержимое вашей клоаки мне на уши!

Юные исполнители, поколебленные, но полные решимости побороть миссис Дигл, продолжили:

«Господь пришел, Пусть земля примет своего Царя…»

— Убирайтесь! Я ненавижу рождественские песни! — закричала миссис Дигл. — Убирайтесь с моего газона! Уносите свои голоса куда-нибудь в другое место! К очистным сооружениям! Убирайтесь!!!

Ее резкий голос вызвал разброд среди исполнителей. Мелодия начала исчезать и сменилась разрозненными звуками.

— Так-то лучше, — заявила миссис Дигл, улыбнувшись замолчавшей группе. — Если вы будете просто стоять на снегу с закрытыми ртами, мне это будет гораздо приятнее.

Она развернулась, и дверь захлопнулась за ней.

Смущенные и обиженные, ребята посмотрели друг на друга в поисках утешения. Долго никто ничего не говорил.

— Давайте попробуем сходить в те новые дома, — наконец предложил один из них. — Там молодые люди, очень приятные, не как эта старая…

— Женщина, — добавил другой благородно.

Когда группа пошла по полю, они один за другим поняли, что среди них появился новенький. Он был совершенно спрятан под толстым шарфом. Он или она был или была меньше других, и потому каждый решил, что новый участник — младшая сестра или брат кого-нибудь из группы, который нарядился в соответствующий костюм. Со временем, когда он присоединился к пению, своим голосом новичок привлек больше внимания, чем внешним видом. Он пел как будто со сжатыми зубами, слова у него выходили размытыми и тонкими, получалось нечто среднее между звуком еврейской арфы и неясным фальцетом бурундука.