Греховная невинность - [2]

Две леди на передней скамье повернули головы, широко разинув рты от негодования.

Они уставились на Еву, придирчиво оглядывая отороченную мехом накидку и изящную шляпку, льнувшую к лицу, словно игривые пальцы любовника, оттеняя высокие скулы и изумрудно-зеленые глаза. На перекошенных лицах женщин отразилась богатая гамма чувств: изумление, подозрение, зависть, замешательство и, наконец, откровенное любопытство.

Но, слава богу, не узнавание.

Ева ответила им легкой безмятежной улыбкой.

Наклонившись к госпоже, Хенни пробормотала вполголоса:

– Батюшки мои, здешние горожане на диво любезны, миледи. Пялятся, раззявив рты, прежде чем начнут донимать всякого, кто стоит выше них.

Женщины мгновенно отвернулись, уставившись перед собой. Шелковый цветок на шляпе одной из кумушек мелко трясся, будто от ужаса. О, Хенни умела нагнать страху.

Послышался торопливый шелест, словно ветер заворошил траву на лугу. Мгновение спустя Ева поняла, что означал этот звук: головы всех собравшихся повернулись в сторону алтаря, а обтянутые шерстяным сукном зады беспокойно скользнули по отполированным до блеска деревянным скамьям.

Ева тоже повернула голову.

И тотчас поймала себя на мысли: «Ну, здешний пастор явно слишком высок для духовного лица». Однако, хорошенько подумав, Ева не смогла припомнить, чтобы когда-нибудь видела настоящего священника. Может, устрашающий рост полагается им по должности, без этого их не принимают на службу? Она с удивлением отметила, что у пастора прекрасная фигура: широкие плечи, тонкая талия и узкие бедра. В руках у него зашуршали листы, наверняка исписанные наставлениями, главное назначение которых – очистить и возвысить души прихожан. Священник склонился над своими записями, будто согнулся под тяжестью незримых крыльев.

Ева могла бы поклясться, что плечи всех собравшихся в церкви женщин приподнялись и опустились в едином вздохе, когда пастор поднял глаза и улыбнулся, прежде чем снова уткнуться в страницы проповеди. Его легкая теплая улыбка, не обращенная ни к кому и все же адресованная каждому, сделала бы честь любому священнику. Ева провела достаточно времени на театральных подмостках, чтобы по достоинству оценить актерское мастерство. И она достаточно хорошо знала мужчин и относилась к ним с изрядной долей цинизма.

Мужчины ее больше не интересовали. Ева не нуждалась в них. И это обстоятельство, вне всякого сомнения, выгодно отличало ее новую жизнь от прежней.

Впрочем, Хенни придерживалась иного мнения на сей счет, не разделяя взглядов хозяйки. Похоже, она не осталась равнодушной к чарам молодого священника.

– Силы небесные! – прошептала служанка, вцепившись в руку Евы, и, чуть помедлив, добавила: – Нет, вы только взгляните на этого парня! Я бы не задумываясь пустила его в свою постель, уж не заставила бы его ждать…

Ева с силой ткнула ее локтем в бок.

– Доброе утро. Благодарю вас, что пришли.

Голос пастора поразил Еву: звучный, как колокол, чуть хрипловатый баритон напоминал яркий солнечный луч, проглянувший сквозь нависшие тучи серым пасмурным днем. Хотелось закрыть глаза и наслаждаться чарующей красотой этого голоса. Ева смежила веки, слегка запрокинула голову, будто подставляя лицо солнцу, и замерла.

Однако обостренное чувство опасности заставило ее снова открыть глаза. Она как-то слышала, что один из Эверси уснул в церкви, повалился вперед и разбил подбородок о спинку передней скамьи, прежде чем рухнуть на пол.

Ева вся обратилась в слух.

– Козлы, – произнес священник.

Прихожане заволновались – кое-кто смущенно заерзал. Послышался кашель, похожий на сдавленные смешки и фырканье.

Ева тоже смешалась, но не теряла надежды. Неужели преподобный собрался попотчевать ее проповедью о козлах? Нет, это попросту невозможно. Наверное, он сказал… послы, а не козлы? Это ведь куда интереснее.

– Многие из нас держат этих рогатых животных, – продолжал пастор, – поэтому мы знаем, что те обычно бодаются по двум причинам: ради забавы или… утверждая свое превосходство.

Значит, речь все же шла о козлах! Господи боже! Если бы Еве требовалось убедиться, что она больше не в Лондоне, едва ли нашлось бы более убедительное доказательство. Почему-то ей не приходило в голову, что в Пеннироял-Грин можно умереть от скуки. Скука всегда вселяла в нее ужас. До сих пор Еве неизменно удавалось избегать этой напасти, она обладала настоящим даром. Не зря бессознательное чувство самосохранения подсказывало ей держаться подальше от церквей.

Она бросила отчаянный взгляд на дверь. Вряд ли у нее хватило бы смелости броситься бежать по проходу между рядами, а распахнуть тяжелую старинную дверь она смогла бы разве что налетев на нее всем телом, точно таран, хотя, возможно, Хенни справилась бы с этой задачей успешнее.

Но Хенни восторженно пожирала глазами пастора.

Снова повернувшись к алтарю, Ева обнаружила, что солнце уже довольно высоко и его лучи вливаются в окно церкви, освещая фигуру проповедника. Зрелище заворожило ее. Казалось, перед нею разыгрывалась пьеса на сцене небесного театра. Округлые черты и угловатые контуры лица священника сошлись воедино будто с единственной целью – разбивать женские сердца. Прекрасной лепки подбородок разил наповал, словно отточенный клинок, заостренные скулы заставляли вспомнить о неприступных крепостных стенах, а строгая линия рта ввергла бы в соблазн и святую. О таких лицах стихотворцы слагают поэмы. Причудливая игра света и теней придавала его чертам особую выразительность. В них удивительным образом сочетались чувствительность и непреклонность.