Грехи распутного герцога - [52]

Фэллон наблюдала за ее стремительным уходом из спальни, оставшись одна в комнате герцога. Развитие событий, которое, возможно, взволновало бы ее, если бы она не знала, что немногим ранее герцог уехал из дома.

Я хочу тебя. Дрожь пробежала по ее телу. Мужчины никогда не говорили ей этих слов. Конечно, ей доводилось слышать прозрачные намеки и сальные предложения в прошлом, но откровенное признание… слетевшее с губ человека, чьи поцелуи заставляли поджиматься пальцы ее ног? Она бродила сосредоточенным взглядом по поверхности кровати, пытаясь не представлять себя на этом огромном пространстве. С ним. Попытка провалилась. Его бесстыдные прикосновения, ее нескромные касания не казались ей…порочными. Они казались правильными. Вздохнув, Фэллон отвернулась от кровати. Ей не стоит продолжать размышления в этом направлении.

Помимо воли, ее взгляд натолкнулся на дверь. Дверь, в которую она никогда не входила. В комнату, в которую ей было запрещено заглядывать. Раньше, в ее бытность камердинером, у Фэллон была возможность подглядеть, что там, но она сопротивлялась любопытству… считая его в какой–то степени слабостью со своей стороны. Признанием самой себе, что герцог интриговал ее, и ей хотелось знать о нем больше.

Теперь это уже не важно. Она была увлечена им и знала об этом. С того самого эпизода с Энди в кондитерской, разве возможно отрицать это? Герцог больше, чем просто интересовал ее. Он очаровывал и озадачивал. Демонический лорд в одну минуту. Благодетель — в другую.

Смахивая пыль со стены метелкой из перьев, она медленно приблизилась к двери. Ну и что, если он поймает ее? Он уже думал о ней самое худшее. Считал ее лгуньей и почти преступницей. Кинув быстрый взгляд через плечо, она сжала дверную ручку и осторожно приоткрыла дверь. Запахи угля, масла и скипидара немедленно ударили в нос. Комната с единственным окном казалась душной. Бессчетное количество холстов прислонено к стенам.

Смелая палитра красок бросилась ей в глаза. Цвета были повсюду: на пейзажах, портретах, натюрмортах. Даже слабое освещение комнаты не могло приглушить яркости картин. Но в отличие от всего, что она видела на Трафальгарской площади, в этих работах была необузданность, свободолюбие и бескомпромиссность в той же степени, в которой ими был наделен лишь один известный ей человек. Постепенно пришло осознание. Художник? Герцог скрывал еще одно свое увлечение, которое не было насквозь порочным.

У окна стоял мольберт, обращенный к тусклому свету ненастного дня. Фэллон двинулась дальше по скудно обставленной комнате, прищурив глаза и скосив их на яркие мазки, покрывающие установленный на мольберте холст. Красные, коричневые и золотистые тона постепенно приобретали очертания и форму. Превращаясь – милостивый Боже – в нее!

Роскошная масса ее волос выглядела как прежде, до того, как она прошлась по ней ножницами.

На картине она смотрела поверх оголенного плеча цвета абрикоса. Ее загадочно сияющие глаза, казались живыми и выделались на холсте. Тайны мерцали в горячем взгляде, излучающем соблазнительное обещание. Рот приоткрыт, полные губы насыщенного розового цвета. Это был рот женщины, знающей толк в… искушении.

Это – то, как он видит меня?

Она подняла дрожащую руку, готовая провести пальцами по холсту.

— Что ты здесь делаешь?

Сердце Фэллон подпрыгнуло. Уронив руку, она обернулась. Прежде, чем девушка успела пошевелиться или заговорить, длинные ноги герцога стремительно сократили расстояние между ними, в его глазах вспыхнула беспощадность. Схватив девушку за руку, он выволок ее из комнаты.

Дернув Фэллон вперед, он резко отпустил ее, как будто не мог вынести прикосновение к ней.

— Разве я не предупреждал тебя не соваться туда?

Потирая руку в том месте, где она горела от его прикосновения, как клеймо, девушка спросила с гораздо большей смелостью, чем на самом деле ощущала:

— Это вы рисовали с меня?

Он впился в нее взглядом:

— Кто же еще мог это сделать?

Она покачала головой:

— Почему?

— Почему я рисую? – огрызнулся он, зловеще наклонив голову. – Или почему я рисую тебя?

Фэллон кивнула. И то и другое.

Его немигающий взгляд был мучителен.

— Мне нравятся женщины. — Он пожал плечами. — В кровати и на холсте.

Жар опалил ее щеки.

Резким жестом герцог указал себе за спину.

— Тебя беспокоит сходство?

Фэллон вздернула подбородок, все еще свыкаясь с тем открытием, что лорд посвятил себя такому достойному восхищения занятию. Однако та картина была нехарактерной для его работ. Он нарисовал ее.

— Это совсем не похоже на меня. Я совсем не так … привлекательна.

Его внимательный взгляд прошелся по ее телу.

— Да, действительно, не в этом уродливом мешке. Но я видел тебя более привлекательной. Без единой нитки на теле.

— О! – Лицо вспыхнуло еще жарче, щеки обожгло, стоило вспомнить его вторжение в ее комнату в тот момент, когда она вышла из ванны.

Их напряженные взгляды встретились, и она поняла, что о той ночи он помнил все.

Герцог придвинулся ближе, его грудь, словно стеной огня, опаляла девушку даже через одежду.

Гнев исчез с его пылающего лица, но глаза по–прежнему прожигали ее с еще большей угрозой, чем секунды назад.