Грехи наши тяжкие - [5]

Алексей снова услышал свое сердце. В груди давило, и это было непривычно. Боль не сильная, но неприятная появилась где-то внутри и сердечко ритмичными толчками напоминало о себе: есть, есть, есть… Обычно Алексей и не чувствовал своего сердца: есть оно или его вообще нет. «Странно, – подумал он, – в такую минуту я ничего не должен чувствовать, а я чувствую. Странно. Может, я уже и не так люблю Таню?» Но в то же мгновение он увидел, как Таня оторвалась от матери и обернулась. Сердце так садануло, что он схватился рукой за грудь. Напряженный взгляд Татьяны был направлен, казалось, прямо на него, но вот он померк, равнодушно скользнул по толпе, и она отвернулась.

«Не увидела, – понял он. – Без очков не увидела. Наверное, просто почувствовала мой взгляд, или мне хотелось, что бы почувствовала. Но не увидела. Может, к лучшему».

Алексей осторожно выглядывал из-за плеча огромного грузина, столбом громоздившегося перед ним. Лена всё плакала, Анатолий топтался у неё за спиной, как боевой конь, рвущийся в атаку, но сдерживаемый сильной рукой кавалериста. Олег, уже простившийся с родственниками, терпеливо ожидал окончания этой грустной процедуры и рассеянно поглядывал по сторонам. Таня всё не уходила. «Ждёт? Может меня ждёт? Тешь, тешь себя надеждой». Эти тщеславные мысли переплетались в голове Алексея с горьким чувством разлуки. Когда второе захлёстывало, сердце начинало давить сильнее, и он со страхом думал: «Вот шлёпнусь сейчас в обморок, всем весело будет! Дамочка эта, что слева стоит, заорёт, толпа расступится, а Юрьевы всей семьёй бросятся к нему. Первая – Татьяна. Упадёт к нему на грудь. Зарыдает, запричитает… Тьфу, дурь какая! Придёт же в голову! Танюшка уезжает, а он тут дурью мается, фантазии разводит»!

Таня к этому времени оторвалась, наконец, от матери и утонула в крепких отцовских объятиях. Высокий, широкоплечий Юрьев прижал к себе тонкую девичью фигуру дочери, на мгновение замер, поцеловал её куда-то в висок и легонько оттолкнул от себя. Что-то коротко сказал. Алексей настолько хорошо знал своего друга, что и без звука понял его слова: «Всё, иди. Удачи, и помни нас». Таня ещё раз обернулась, скользнула взглядом по толпе и, взяв Олега под руку, шагнула к посту таможни.

«Вот и шагнула в другую жизнь, – подумал Алексей. – Всё. Теперь всё. И навсегда». Он ещё постоял немного, подождал, пока Таня с Олегом пройдут таможенный пост, и, тяжело повернувшись, побрёл к выходу.

Выйдя из толпы, последний раз обернулся, но увидел только голову и поднятую вверх руку Юрьева, махавшего куда-то в глубину уже чужого пространства. Теперь спешить было некуда.

Аэропорт жил своей жизнью, машины подъезжали, уезжали. Люди шли на посадку, большей частью молчаливые, сосредоточенные, деловито катили чемоданы на колесиках, тащили за руки сонных детишек, поглядывали на часы. «Успеете, родные, все успеете. Без вас не улетят». А из зала прилёта, вываливалась толпа весело гомонящих людей. Прибывшие оживлённо делились впечатлениями со встречавшими. Здесь то и дело слышались возгласы, смех. Хлопали дверцы машин, в воздухе витала голубоватая дымка выхлопных газов. Но Алексей всего этого не замечал. Он вышел из аэропорта и побрёл по обочине к своей машине.

Вот и всё. Таня улетела. Чувство было такое, будто жизнь закончилась. Умом-то он понимал, что не закончилась. У него есть жена, сын, внуки, понимал, что будет, как и раньше, ходить на работу, встречать и любить жену, играть с внучатами, обсуждать и решать какие-то проблемы с сыном и невесткой, общаться с друзьями, но всё это для себя он уже определил другим словом – «существование». А жизнь закончилась. Таня, а с ней и жизнь, улетела в далёкую и неизвестную страну АМЕРИКА. Алексей подошёл к тому месту трассы, откуда виден был взлёт самолётов. До них было далеко, и определить тип самолёта было невозможно, но видно было, что самолёты были большие, тяжёлые и лететь могли долго и далеко.

Сердце снова дало о себе знать, и Алексей присел на обочину, прямо в вонючую от выхлопных газов траву, и стал смотреть на самолёты. Взлётной полосы он не видел. Не видел, как самолёты разгоняются, отрываются от земли, сначала плавно, а потом резко взмывают в небо, но всё же это были взлетающие лайнеры, и один из них увозил его Танюшку, его жизнь, в другую, неведомую ему жизнь, в Америку. Конечно, он знал, что были случаи, когда и из Америки люди возвращались. Ощущение, что США – это какое-то чудо заморское и рай земной давно прошло. Но сейчас Алексей был почему-то уверен, что Олег, а значит и Таня, не вернутся. И именно это сейчас было главным. Теперь надо было учиться жить без неё. Правда, последние два года они практически не общались. Только иногда он тайком караулил её у дома или работы и осторожно шёл за ней какое-то время, вздыхая и вспоминая былые времена. Сердце сладко сжималось. Но подойти – ни-ни. Слово он держал. И всё же это была жизнь. Просто он знал, что она рядом. Так часто бывает у любимых: живут в одной квартире, за вечер и двумя словами не обмолвятся, но им этого и не надо. Достаточно того, что они знают: вторая половинка здесь, рядом, и это наполняет жизнь особым смыслом. Слова не главное. Главное – это ощущение родного человека рядом с тобой, осознание возможности в любую минуту подойти, обнять, прижаться, поцеловать, поделиться самым сокровенным и знать, что тебя поймут, – вот эта возможность и ощущение этой возможности больше, чем слова и поступки, и составляют счастье личной жизни. У Алексея давно уже не было никакой возможности не только обнять и поцеловать Таню, но и подойти к ней. Конечно, изредка они встречались у Юрьевых, но общение это было холодным, чужим и тягостным для него. Тем не менее, в эти годы он всё время ощущал, что она где-то здесь, рядом, в одном городе, и он мог изредка видеть её. Это было его счастьем. И он безмерно дорожил им.