Грехи наши тяжкие - [2]

Таня убеждала себя, что Олег и есть главная любовь её жизни. И всё вроде бы хорошо. Нет, не хорошо. Прекрасно. Прекрасно – вот правильное определение их отношений. Но в глубине души всё же затаились какие-то страшноватые для неё чувства. Затаились и порой тревожили. Они вдруг принимались нашёптывать ей: «А колокольчик-то не звенит… Не звенит…» Она пугалась, пытаясь избавиться от этого шёпота. И не могла.

Вот и сейчас: посмотрела на Олежку, полюбовалась им, а мысли к Лёше вернулись. Сразу вспомнилась последняя встреча. Она вздохнула. Как мало за прошедшие два года было этих встреч! По пальцам можно сосчитать. Но двадцать седьмого мая… Тут уж никуда не деться – папин день рождения. Хоть и стали папа с Лёшей редко общаться, но в день рождения… Без Лёши и Лизы никак. Праздновали скромно, на даче. И это было особенно тяжело. На даче, где прошли самые счастливые дни её жизни. Но она держалась. Да и Лёша был молодцом. Образцово-показательный папин товарищ. Друг детства. Только однажды чуть не сорвался. Когда рано утром, пока все спали, она пошла в лес прогуляться. Знала, что не надо. Не надо ворошить прошлое, а пошла. Вернее, ноги сами понесли её к месту, где довелось ей испытать самые глубокие, самые сильные чувства. Она не спеша шла по узкой тропинке к знакомой поляне, задевая ветки густого кустарника, росшего по обе стороны тропы, и стряхивая с них тяжёлые капли утренней росы. Потом что-то заставило её обернуться. И не зря – Лёша шагах в десяти следовал за ней. Таня испугалась. Она ведь твёрдо решила: к прежнему возврата нет. Но сможет ли она устоять, если он сейчас, на той самой поляне, обнимет её, прижмёт, как прежде, к груди? Таня жутко струсила, но нашла в себе силы покачать головой: не надо мол, не ходи.

Алексей понял, круто развернулся и быстро, почти бегом пошёл прочь.

Потом, ближе к вечеру, незаметно сунул ей в руку листок бумаги, шепнул:

– Только сейчас не читай. Спрячь. Почитаешь позже, когда-нибудь. Обещаешь?

Она зажала бумажку в кулачке, молча кивнула. Сердечко заколотилось. А сама подумала: «К чему бы это? – И тут же решила: – Прочту немедленно».

Это было стихотворение. Написано второпях, довольно корявым почерком (на коленях писал – поняла она), с исправлениями, зачёркнутыми словами и целыми строчками. Но всё же она разобралась. Удивилась. Ей казалось, что она всё о Лёше знает, всю его душу, до самого донышка. А тут нате вам – ещё и стихи пишет. Таня, конечно, виду не подала, что стихотворение прочитала. Но через несколько дней переписала его в ноутбук, а бумажку сожгла, как ни жалко ей было это делать. Бережёного бог бережёт, да и заповедь Лёшину Таня накрепко запомнила: горят на мелочах. Рисковать она не любила.

А стихи тронули её, дошли до сердца. Печальные слова. Печальные и прощальные. Она как-то сразу окончательно поняла: назад дороги нет. Таня это и раньше знала, но где-то глубоко-глубоко в душе теплилась искорка: ведь никто не знает, что будет, что нас ждёт. В себе она была уверена – выдержит, не даст слабины. А там – кто знает, как жизнь повернётся. Вот и не гас, теплился в ней тлеющий огонёк былой страсти.

Сейчас, когда лайнер с каждой секундой уносил её всё дальше от родной земли, от родителей, от Алексея, под сомкнутыми веками её глаз медленно проплывали Лёшино лицо и его стихи. Строчка за строчкой, строчка за строчкой…

Когда-нибудь, когда меня не будет,

Я прорасту зелёною травой,

И верю: твоё сердце не забудет,

Что я и был, и буду твой.

Я прорасту травой душистой с мятой,

Я прорасту цветами на лугу,

Но помнить буду я душою смятой,

Что с нами было: не забуду, не смогу.

Ты не горюй, я в чём-то продолжаюсь,

В траве, деревьях, полевых цветах.

Я клевером и лютиком качаюсь.

Я уже в вечности, я только в чьих-то снах.

Ты выбери позеленей поляну,

Я разноцветьем там стою,

Погладь траву, ведь ею я и стану.

Погладь. Как в прошлой жизни голову мою.

Тепло его любви согревало Танину душу. И слёзы навернулись на глаза. «Но почему он так написал, – думала она. – Молодой, здоровый, спортивный, полный сил мужчина. Надо же! «Когда меня не будет!» Всех когда-нибудь не будет. Сейчас-то зачем об этом писать? А он как будто прощался. Или папка уже тогда насчёт Америки рассказал ему? Ведь к тому времени вопрос с отъездом уже вовсю обсуждался и прочно на повестке дня стоял. Вот он и прощался».

Сон незаметно снова подкрался к ней. И вновь поплыла перед глазами та самая счастливая осень. И Лёша. И вновь они бродили по золотисто-красному ковру листвы, читали стихи, любовались осенним лесом. И вновь Лёша дарил ей багровый кленовый лист как символ его любви. И вновь они бежали в дом, чтобы поскорее утонуть в объятиях друг друга.

Олег отложил журнал, потёр переносицу – после бессонной ночи и его клонило ко сну. Он взглянул на Татьяну. Она, свернувшись калачиком в широком кресле, спала, сладко посапывая. По лицу её бродила счастливая улыбка. Она смешно причмокивала губами, кивала и поводила плечиком, как будто беседовала с кем-то во сне. Олег улыбнулся, нежно погладил её руку и уж совсем собирался заснуть, как вдруг лицо Татьяны исказила болезненная гримаса. Она вздрогнула всем телом, вскрикнула и вскочила со своего места, испуганно озираясь.