Грехи и погрешности - [8]
Гоша появился в нашем городе чуть меньше двадцати лет назад – восемнадцать или девятнадцать. Точно не помню. Но дело было летом, в середине июля.
Я, дипломированный врач-реаниматолог, тогда уже работал в городской больнице, заведовал отделением интенсивной терапии, распределившись туда в начале восьмидесятых после окончания мединститута и прохождения интернатуры. Обычная, казалось бы, профессия. Вполне мирная и в перечне медицинских специализаций особо ничем не примечательная.
Так вот… В то время далеко на юге, в горах, шла война. Да, да, та самая, которую ныне называют первой чеченской или вооружённым конфликтом на Северном Кавказе. Не знаю, чем и кто принял такое нелепое решение, но в наш городок, отстоящий от зоны боевых действий на добрую тысячу вёрст, постоянно привозили раненых и покалеченных бойцов. Нет, «серьёзных» почти не было – тех прямо с передовой авиацией переправляли либо в Ростов, который, к слову, гораздо ближе к Кавказу, либо, в особо тяжёлых случаях, в столицу. К нам же поступали в основном с лёгкими пулевыми, с контузиями и переломами. «Подранки», одним словом, как мы их меж собой называли.
Случалось, правда, что военмеды торопились с диагнозом, и у нас оказывались практически приговорённые. Но разве можно наших коллег за это винить? С их-то бессонными сутками и нагрузкой, превышающей все мыслимые пределы. Впрочем, я не общественный деятель и не политик, чтоб взывать к совести и читать нотации.
Лисицын как раз и оказался из таких «ошибочных». После очередной заварушки – об этом я узнал много позже – санитары каким-то чудом заметили макушку, торчащую из сугроба, и откопали паренька. Живого. Но в бессознательном состоянии. Был тот не так чтоб очень, но обмороженным. Плюс – ранение в голень. Как водится, аккуратно переложили на носилки и в полевой госпиталь. Там тоже беглый осмотр провели, промедолом укололи, временную перевязку сделали и к нам на самолёте. Им бы удивиться, что бедолага даже не стонет в беспамятстве, внимание обратить на пониженную температуру тела, полный осмотр сделать. Да кто разбираться станет, когда ежедневно такой наплыв пациентов, что только и успевай рассортировывать?!
В общем, только через сутки оказался Гоша у нас. Игорь Иванович, наш ведущий нейрохирург, мужик дотошный и обстоятельный, волею случая оказавшийся в те сутки на дежурстве в приёмном покое, и заметил при осмотре аномалию. Небольшое отверстие в затылочной части черепа. Почти бескровное, а потому практически незаметное под отросшими волосами. Сам тотчас и операцию провёл, прекрасно понимая, что переправлять такого пациента «по инстанции» может обойтись слишком дорого.
– Слушай, Андрей, ты, пожалуйста, к этому пацану будь повнимательней, хорошо? К Лисицыну, – мы с хирургом курили на лестничной клетке.
– Что-то не так, Игорь Иваныч? – я сделал очередную затяжку и пристально посмотрел ему в глаза.
– Андрюх, чертовщина с ним какая-то… Нет, операция прошла нормально, дырку я от костных осколков вычистил. Пули там не было. Да и не похожа рана на огнестрел. Как от заточки. Или… Знаешь, однажды мужика оперировал, которому с крыши на голову сосулька упала, пробила череп. Так, очень, я тебе скажу… Впрочем, не стану. Домыслы. А по нашему делу я так думаю – серьёзных повреждений мозга быть не должно. Может, разве, амнезия временная возникнет или нарушение речи… но это не страшно. Бог даст, восстановится. Меня другое волнует – слишком уж он холодный. Словно неживой давно. Как труп, понимаешь? Тьфу-тьфу-тьфу, – хирург поплевал через левое плечо и постучал костяшками пальцев по облупившемуся подоконнику.
– А поподробней, Игорь Иваныч, – я, честно говоря, не очень понимал, о чём он говорит.
Хирург затушил окурок о плевательницу, служившую пепельницей и, вытащив из кармана халата портсигар, достал новую сигарету. Прикурил.
– Андрей, я не знаю, что это, – он в задумчивости выпустил облачко дыма. – Сестра измеряла температуру до операции и после. На градуснике шкала начинается с тридцати четырёх… так вот… ртуть не подымается… И на ощупь он… – Игорь Иванович потрогал пальцами отключённый радиатор под окном, – точно такой же… Если не холоднее… Бррр…
Его передёрнуло. Я на автомате потянулся к батарее. Холодная.
– Правда, что ли?
– Ты думаешь, я с тобой тут шутки шучу? Прости, Андрюха, как-то совсем не до веселья. В общем, глаз да глаз за ним, договорились? Если что, вызванивай, будем разбираться вместе. А сейчас… Сейчас мне пора в приёмный.
Игорь Иванович бросил незатушенную сигарету в плевательницу и, махнув рукой, пошёл вниз по лесенке. Я, докурив, вернулся в отделение.
Зайдя в палату, где под капельницей лежал новенький, я, ещё не прикоснувшись к нему, понял, что Игорь Иванович душой не покривил. Что-то тут было не так. В помещении чувствовалась для времени года непривычная, мягко говоря, прохлада. Словно кондиционер работал на полную мощность. Но какие у нас, в простой провинциальной больничке, кондиционеры?!
– Андрей Ильич, – сестра при моём появлении вышла из процедурной, примыкавшей к палате, – он вообще жив?
– А что такое? – ответил я вопросом на вопрос.
Чтоб раскрыть тайну исчезновения Янтарной комнаты, можно прошерстить все архивы человечества за последние три четверти века. Но куда приятнее отправиться в путешествие. Кому секрет, что занимательнее кататься по заграницам, нежели просиживать штаны над нечитабельными фолиантами? Да и узнаешь ли самое интересное, всматриваясь в сухие отчёты какого-нибудь по праву забытого группенфюрера? Например то, зачем приложил свою руку к исчезнувшей ныне реликвии Варфоломей Растрелли. Он же архитектор, а не декоратор, верно? И ещё… Впрочем, нет — «ещё» внутри.
Время летит. И вот тебе уже совсем скоро исполнится тридцать, а за душой по-прежнему ничего — ни дома, ни семьи, ни «сбычи мечт». И даже замечательные комиксы, которые ты вдохновенно рисуешь по вечерам, сидя за письменным столом в крохотной съёмной квартирке, пока ещё никого не впечатлили. Кроме, может быть, собственного ангела-хранителя — интеллектуала и вообще большого умницы, — древнего ценителя настоящего искусства, да одного твоего далёкого предка. Бессмертного духом художника. Поля Гогена… Короче, цок.
Он уходит в себя, чтобы побыть в одиночестве, ты — дабы укрыться от проблем и суеты бурлящей жизни. Она погрузилась в свой мир, потому что очень хочет найти близкого друга и любимого человека, который, умирая, нацарапал карандашом на обрывке неведомый адрес: Tiki, 2. Тот, ясно, вовсе не земной — Оттуда никто не возвращается. Ну, может, не «никто», а «большинство из». Потому как пока ещё живые не верят, что душу можно вернуть. Но ведь можно?! Главное — отыскать загадочный объект под названием Тики Ту. И это второй роман диптиха «Пределы & Переходы». Обложка проиллюстрирована картиной П.
По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!
Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…
Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.
В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.
Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.
Телеграмма Про эту книгу Свет без огня Гривенник Плотник Без промаху Каменная печать Воздушный шар Ледоколы Паровозы Микроруки Колизей и зоопарк Тигр на снегу Что, если бы В зоологическом саду У звериных клеток Звери-новоселы Ответ писателя Бориса Житкова Вите Дейкину Правда ли? Ответ писателя Моя надежда.