Грех - [72]
Особенно его рассмешили «причудливые цветы с побелевшими глазами хохочущей Медузы». И как он это выдумал? Наверно, спьяну, подумал П. не без сочувствия и швырнул томину на стол. Книга грохнулась, как бревно. Горничная, которая убирала коридор и лестницу, подняла голову и прислушалась. Закрывшийся в комнате постоялец разговаривал с кем-то, вдруг она услышала крик: «Болван! За работу, дальше!» Горничная пожала плечами и стала спускаться вниз. Тем временем П., словно испугавшись собственного крика, говорил себе вполголоса: «Описывай, что видишь, записывай, что слышишь, и готово! Смотри и сразу записывай, иначе не успеешь. Что я должен описывать и записывать? Небо, снег, вода, листья уже описаны, пустые разговоры в поездах, бормотание пьяниц в кабаках, казенные речи общественных деятелей… это все… нет! нет! нет! — вскрикнул он и закрыл рот рукой… — Слова не обретают значения… а о каком «значении» ты говоришь, несчастный, о каком?.. Болван! Пиши, пиши. Записывай ноты. Какой-то дурак сказал, что поэт — это птица. Поет, потому что по-другому не может… Вот именно, злобный критикан, писать стихи — это не физиологическая потребность… поет, потому что должен, должен и поет… Ох, ну что за дурак! При этом постоянно одни и те же фамилии. Господи!.. Хватит нести чепуху! Возвращайся к работе. Когда эти прелестные пташки, сны, огоньки, лирические тра-ля-ля превратились в орудия пыток? Все уже записано выписано написано выплакано высмеяно выкрикнуто, бред, бред! Построение фразы, новый синтаксис, новая структура — только это еще имеет какой-то смысл». Он припомнил последний разговор с другом, которому предстояло умереть только еще через два года. Видимо, от нищеты. «В норе". Что замучило Франтишека? Опухоль в мозгу? Подозревали, что да. Ему сделали рентген. Прозрачный, он ничего в себе не прятал. Значит, шизофрения, и точка. И замучил он сам себя как раз построением фразы. Строил сам себе стену. Собственноручно себя замуровал. Запутался в своих внутренностях. В предложениях, которые никогда не мог довести до точки. В закусочной Франтишек рассказывал о своей борьбе с синтаксисом, о сражениях за новое слово. Заблудился в лабиринте и умер. Стоя над тарелкой с томатным супом, втягивая губами белые нити вермишели, с отчаянием в затуманенных голубых глазах объяснял, разъяснял, комментировал. Отложил в сторону алюминиевую ложку. «Мои однокашники добились чего хотели этот редактор этот посол этот издал пять романов того переводят в Японии… клянусь Богом… я ищу свою правду… то есть свое слово… но теперь я вернулся назад и запутался пишу книгу в стихах. Эпопею тринадцатисложником у меня тринадцать толстых тетрадей но фраза стоит таких трудов снится мне по ночам как шнурок сплошные узлы все переплелось я не могу из этого выпутаться. Ты взял свое тебя не съели называют звездой а я не знаю сплошная нервотрепка фраза тащится поедает сама себя и переварив выбрасывает и Иоанна на грани нервного срыва смотрит на эти мои черновики а я уже сдох даже за мебель не заплатил но хуже всего с фразой строя новую я запутываюсь не могу развязать развернуть и задыхаюсь и погибаю и все напрасно все напрасно благие намерения голод… нужно только научиться выстраивать новый синтаксис я ошибся все перепутал… они приходят в магазин и выбирают себе поэтику как брюки или галстук… я плюю на них… потребители формы…»
П. теперь вспомнил разговор над тарелкой супа. Большую, лысеющую голову Франтишека, его детские глаза, а потом все эти рассказы о его смерти «в нищете», «в норе». Умер мастер! А всякие сметливые оборотистые парни точно райские птички порхают из сада в сад и поют философствуют размышляют пишут за чужой счет. В помощниках у них такие же эстетствующие импотенты-критики. Аристократия духа… Покойся с миром, святой Франтишек, покойся с миром, глупец, мученик… П. закрыл глаза. Стал читать написанные накануне страницы. Время от времени зачеркивал какое-нибудь слово, но через минуту к нему возвращался. Приглядывался к своим фразам на листе бумаге. Тысяча страниц? Тому удалось все выразить в четырех строчках… Безумие.
Когда вечером в пустом доме раздался звук гонга, П. понял, что «гость» приехал. Пока он был один, обходились без гонга. Он даже просил не пользоваться этим инструментом, звуки которого предвещали какие-то космические события, а на деле все заканчивалось бульоном и котлетой. Тем временем гонг гудел и наполнял страхом темную келью. Будто бы горничная била его деревянной палкой по темени… В первую минуту ему захотелось закрыться на ключ, потом залезть в кровать и притвориться больным. В конце концов он взглянул на себя в зеркало, пригладил волосы и пошел в столовую. За столом, на котором стояли два прибора, сидела женщина. Красная кофточка ярко светилась, электрический свет блестел на черных, гладко причесанных волосах. П. поклонился, невнятно назвал свою фамилию и стал наливать суп в тарелку.
Тадеуш Ружевич (р. 1921 г.) — один из крупнейших современных польских писателей. Он известен как поэт, драматург и прозаик. В однотомник входят его произведения разных жанров: поэмы, рассказы, пьесы, написанные в 1940—1970-е годы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В романе "Время ангелов" (1962) не существует расстояний и границ. Горные хребты водуазского края становятся ледяными крыльями ангелов, поддерживающих скуфью-небо. Плеск волн сливается с мерным шумом их мощных крыльев. Ангелы, бросающиеся в озеро Леман, руки вперед, рот открыт от испуга, видны в лучах заката. Листья кружатся на деревенской улице не от дуновения ветра, а вокруг палочки в ангельских руках. Благоухает трава, растущая между огромными валунами. Траектории полета ос и стрекоз сопоставимы с эллипсами и кругами движения далеких планет.
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Благополучная и, казалось бы, вполне состоявшаяся тридцатипятилетняя женщина даже вообразить не могла, что однажды с ней произойдет невероятное: половина ее «я» переселится в случайно встреченного юношу и заживет своей жизнью — той, в которой отказала себе героиня в силу строгого воспитания и природного благоразумия…
Мари-Сисси Лабреш — одна из самых ярких «сверхновых звезд» современной канадской литературы. «Пограничная зона», первый роман писательницы, вышел в 2000 году и стал настоящим потрясением. Это история молодой женщины, которая преодолевает комплексы и травмы несчастливого детства и ищет забвения в алкоголе и сексе. Роман написан в форме монолога — горячего, искреннего, без единой фальшивой ноты.В оформлении использован фрагмент картины Павла Попова «Летний день, который изменил жизнь Джулии».
Герой романа, вместе с родителями бежавший ребенком из социалистической Болгарии, став юношей, в сопровождении крестного отца, искусного игрока в кости, отправляется к себе на родину, в Старые горы — сердцевину Болгарии, к землякам, которые сохранили народный здравый смысл. Это современная философская притча о трудных поисках самого себя в мире рухнувших ценностей.
УДК 821.112.2ББК 84(4Шва) В42Книга издана при поддержке Швейцарского фонда культурыPRO HELVETIAВидмер У.Любовник моей матери: Роман / Урс Видмер; Пер. с нем. О. Асписовой. — М.: Текст, 2004. — 158 с.ISBN 5-7516-0406-7Впервые в России выходит книга Урса Видмера (р. 1938), которого критика называет преемником традиций Ф. Дюрренматта и М. Фриша и причисляет к самым ярким современным швейцарским авторам. Это история безоглядной и безответной любви женщины к знаменитому музыканту, рассказанная ее сыном с подчеркнутой отстраненностью, почти равнодушием, что делает трагедию еще пронзительней.Роман «Любовник моей матери» — это история немой всепоглощающей страсти, которую на протяжении всей жизни испытывает женщина к человеку, холодному до жестокости и равнодушному ко всему, кроме музыки.