Грех - [17]

Она хихикнула, когда почувствовала руки на своем теле. Бирюзовые глаза засветились. Свои игриво хлопнула его по руке.

– Мы еще до постели не дошли, а ты уже приставать начал! Что дальше-то будет! Мне и представить страшно!

* * *

– Все-таки мне кажется, что мы должны пожениться, – тихо произнес Антуан де Вилл, обнимая за талию свою медноволосую любовницу.

– Ты серьезно? – женщина накручивала на палец прядь длинных, пышных волос.

Последнее время, к ее счастью, де Ноблэ оставили ее в покое. Может, нашли кого-нибудь помоложе? В принципе, ее это устраивало. Ни с кем из них, кроме разве что Элеоноры, она общаться не хотела. Правда, иногда, когда неугомонные гормоны начинали бушевать, она желала того бурного секса, который превращался в безумие, в грозную стихию. Но эта буря ломала все в ее душе, и она понимала это.

– Последнее время твои статьи получаются все лучше и лучше. Видно, что ты стараешься быть более объективной, а не плюешься ядом в кого попало, как взбесившаяся змея. Теперь ты иногда даже замечаешь, что у знаменитостей есть и достоинства, а не только лишь недостатки. А некоторые даже жертвуют на благотворительность…

Они тихо рассмеялись.

– Я почему-то вспомнила ту свою статью о гибели матери Гарри Джонсона, – прошептала Рита, по-прежнему глядя в пустоту. – Тогда многие писали гадости об этой смерти. Все-таки уж слишком скандальной она была… Как и смерть принцессы Дианы. Ты понимаешь – сложно удержаться от такого лакомого кусочка. Но я вдруг поняла, что есть пределы, за которые я не хочу ступать. Одно дело – работа, а другое – полностью сгноить душу.

– Не думай, я понимаю, как тебе было сложно удержаться от соблазна написать про Адама Джонсона и его молоденьких любовниц, – мужчина поглаживал ее по бедру. – Так что я тебя не осуждаю. В конце концов, журналистика, как и политика, – это весьма грязная работа. Любимая, почему ты такая изможденная? Может, тебе отпуск взять? Что тебя беспокоит?

Их взгляды встретились.

– Да ничего особенного, просто… я боюсь за свою душу, только не вздумай смеяться! – она приподнялась, пронзив его раздраженным взором. – К тому же, мне бы хотелось, чтобы ты мной гордился, а не терпел мои ужасные выходки. Пожалуй, мне пора подумать о своем поведении.

– Я безумно рад, что я так тебе нужен, – улыбнулся Антуан. – Может, тогда ты в конце концов выйдешь за меня замуж?

– Да! – неожиданно громко воскликнула Рита, кидаясь к нему на шею. – Сейчас это будет правильно. Это придаст мне силы верить в то, что я смогу измениться. Что все будет хорошо.

Но по ее глазам было видно, что она сама в это не верит, хотя и очень старается.

* * *

Она не могла поверить. Ее широко распахнутые бирюзовые глаза казались стеклянными. А она – сама себе – статуей, поставленной на этом кладбище. Все стояли вокруг так, словно смерть Антуана де Вилла – само собой разумеющееся событие. Будто так и должно быть.

Рита Свои не замечала чужих слез, потому что не могла выплакать свои. Ей казалось, что ее сердце умерло, а душа – истлела.

Впервые в жизни она поняла, что ей не нужно ничего, кроме этого человека, но… он умер от банального сердечного приступа.

Ей самой хотелось умереть.

Самая большая ирония на свете: «Женские штучки» ожидал от нее пафосной статьи про похороны директора знаменитой закрытой школы, в которой училось аж две знаменитости: Гарри Джонсон и Виктор де Ноблэ. Желтоватый привкус гнили должны были добавить статье и их близкие отношения, о которых все-таки узнали. Журналисты умеют раскапывать информацию, особенно если это касается их конкурентов. И сразу после гибели Антуана в различных газетах и журналах появились псевдо-скорбные статьи, а в особо «желтых» – фотографии импозантного пожилого мужчины рядом с моложавой красавицей-репортершей – их, оказывается, несколько раз тайно сняли в их любимом кафе, куда они иногда ходили. А то, что он ее целовал и нежно прижимал к себе, не позволяло выдать эту интимную встречу за обычное интервью. Появились слухи, что она расплачивается за интервью с некоторыми особенно «важными клиентами» собственным красивым телом.

А ведь еще за день до этого страшного события, в реальность которого она до сих пор не хотела верить, они валялись на кровати и, громко хохоча, придумывали текст пригласительных на свадьбу. Продумывали меню – Антуан серьезно подходил к разным развлекательным мелочам, поднаторев в праздничных вечеринках своей школы. Он казался ребенком, который предвкушает рождество или день рождения.

Что-то такое светлое было в его глазах.

Она вдруг тогда поверила, что все будет хорошо.

А теперь…

Надежда умерла – теперь очередь за ней.

Собственная жизнь вдруг показалась никчемной и ненужной. Пустой. Черно-белой, словно негатив.

Словно ее душе выкололи глаза – и остался лишь мрак.

А она стояла, совершенно позабыв, что надела в этот ужасный день, не видя никого и ничего, кроме гроба. Не замечая испытывающих, полных ненависти и презрения, взглядов остальной толпы «активных участников похорон». На похороны пришли журналисты, выпускники и ученики его школы, родители Риты, которые старались стать подальше от опозорившей их дочери, учителя. Но ни у кого из них не было в глазах столько боли. Хотя остальные, кто видел застывшее лицо репортерши, воспринимали ее «кривляния» за притворство. Некоторых удивляло, что она не взяла с собой фотографа – несколько особенно ушлых представителей желтой прессы все-таки засняли парочку удачных ракурсов.