Грех - имя твое, женщина - [38]

***

— За что? — звонкая пощечина обожгла лицо. Ничего подобного я не ожидала. Одно дело, когда предвидишь подобное развитие событий, а другое, когда все происходит внезапно и ни за что.

— Бей своих, чтоб чужие боялись, — довольно произнес Слюсаренко, улыбаясь на все тридцать два зуба, которые я бы с удовольствием пересчитала этому уроду.

В последнее время мужчина все чаще и чаще стал применять физическую силу в отношении меня. Я подозревала, что Виталий получал моральное удовлетворение, издеваясь надо мной. Мужчина упивался моими страданиями, моим замешательством, моей растерянностью.

— Для кого ты это говоришь? — повысив голос, спросила у мужчины. — Ведь никого рядом нет.

— Хочешь еще получить? — ухмыльнулся Слюсаренко. Не отойди я в сторону после пощечины, то непременно схлопотала бы вторую. Я буквально видела, что у мужчины чешутся руки продолжить начатое.

Буквально пару минут назад мы прибыли в офис, где должны были встретиться Макаров и Слюсаренко. В этот раз депутат не решился отправить меня одну на встречу с братом, а взял в качестве сопровождения. Вот только причину рукоприкладства я понять не могла. Однако тайна Полишинеля открылась практически сразу.

Герман, как всегда решительно, пружинящей походкой вошел в комнату.

— Добрый день, прошу прощение за опоздание. Пробка, — как всегда лаконично произнес мужчина.

Слюсаренко поздоровался с братом, я тоже, правда не совсем вежливо, как того требовали обстоятельства. Спиною я ощутила на себе взгляд Макарова. Я стояла у окна и смотрела на улицу. Данное поведение было продиктовано необходимостью. Меньше всего мне хотелось светить следом, зияющим на щеке. Половина лица горела.

— Я вижу в этой комнате мне не все рады, — уловила в голове Германа нотки недовольства. Мужчину явно раздражало мое пренебрежение к его появлению.

— Брат, о чем ты такое говоришь? — подал голос Слюсаренко.

— Похоже, что твоя женщина, — Макаров сделал ударение на слове «женщина», — не желает здесь быть.

— С чего ты взял? Просто она иногда бывает невежлива. Ирина, повернись к моему дорогому брату, — ехидно и с долей превосходства произнес Виталий.

Выполнять желание депутата я не стремилась, продолжая глядеть в окно.

— Повернись, я сказал, — повысил голос мой мучитель. Далее игнорировать Слюсаренко было опасно. Я не сомневалась, что за ослушание мужчина меня накажет. Медленно, стараясь остаться вполоборота к Макарову, я повернулась.

— Я тебя слушаю, — на людях мы уже давно общались со Слюсаренко на «ты».

— Вот. Пожалуйста. Каждый день приходится учить уму разуму, — в свете недавно случившегося слова мужчины имели двойной смысл.

Я надеялась, что Герман ничего не разглядит. Однако плохо я его знала. Он специально подошел ко мне ближе и даже протянул руку, чтобы лучше рассмотреть отметину, зияющую на лице.

— Что это такое? — сталью в голосе можно было перерубать канаты.

Дернув головой в сторону, я встретилась с глазами мужчины, в них бушевала едва сдерживаемая ярость. До этого я всячески прятала взгляд, не желая видеть осуждение со стороны Германа, а то и радость. Все же между нами были очень непростые отношения.

— Обычный воспитательный процесс, — не стал скрывать своей причастности Слюсаренко. Мне стало ясно, для чего мужчина ударил меня. Он хотел, чтобы об этом узнал Макаров. Но в присутствии мужчины, по всей видимости, побоялся это сделать, вот и провернул дело заранее. Он и сейчас не подходил близко, предпочитая общаться из дальнего угла комнаты.

— Ты продолжаешь в своем репертуаре? — прогремел Герман, поворачиваясь в сторону Слюсаренко. — Неужели я тебя мало учил?

— Это моя «женщина» и она со мной по доброй воле. Не так ли, Ирочка? — издевательски произнес депутат. — И ее все устраивает. Не так ли, Ирочка?

Макаров теперь смотрел на меня. Я же не знала, куда скрыться от прожигающего насквозь взгляда мужчины.

— И ты позволяешь ему…, - Герман не договорил. А я и без того поняла, о чем шла речь.

Я бы могла рассказать мужчине все, что думаю по поводу его родственника, в какой преисподней желала бы видеть его, и что желала с ним сотворить. Но по уже давно выработавшейся привычке, лишь натянула на лицо маску скучающего безразличия, добавив к ней легкую полуулыбку. Хотя, на самом деле, внутри меня рвалась душа, рыдая от боли.

— Она любит пожестче, — довольно оскалившись, вставил свои пять копеек депутат.

Этого я не могла выдержать и наградила мужчину уничтожающим взглядом. Если им можно было убить, то я бы это сделала с первого выстрела. А Герману только того и требовалось.

— Что-то не очень она с тобой согласна, — горько усмехнулся Макаров, суживая глаза.

— Ну, раз ты такой добродетельный любитель обиженных дев, то почему бы тебе ее у меня не купить? — теперь стала ясна цель всего спектакля. — Твоя доля в предприятии в обмен на девицу и она твоя.

Время замерло. Мне показалось, что даже стало слышно, как по стеклу перебирает лапками мушка, совершенно случайно оказавшаяся свидетельницей нашего разговора. Я почему-то была уверена в том, что Макаров согласится. Внутри меня раздирали противоречия, одна часть кричала «да», «скажи это», а другая говорила «нет», «я не вещь, чтобы меня продавать, как рабыню».