Грех и святость русской истории - [10]

Фотий особо подчеркивал своего рода недоумение: как эти варвары осмелились напасть на великий город и действительно стали для него грозой: «Я вижу, как народ, грубый и жестокий, окружает город, расхищает городские предместья, все истребляет, все губит… всех поражает мечом… Народ, где-то далеко от нас живущий, варварский… без военного искусства, так грозно и так быстро нахлынул на наши пределы, как морская волна…»

Следует сообщить, что византийская армия во главе с императором воевала в это время с арабами далеко от Константинополя, а флот ушел к острову Крит. И «всякая надежда человеческая оставила здешних людей… – продолжает Фотий, – трепет и мрак объял умы, и слух отверзался только для одной вести: «Варвары уже перелезли через стены, и город уже взят врагами…» Но тут происходит неожиданный поворот событий: «Когда легко было взять его (город), а жителям невозможно защищать, то спасение города находилось в руках врагов, и сохранение его зависело от их великодушия». Фотий даже скорбит по этому поводу, ибо «возвышается человеколюбие неприятелей – так как город не взят по их милости – и присоединенное к страданию бесславие от этого великодушия неприятелей усиливает болезненное чувство пленения». Но так или иначе, «мы увидели врагов наших удаляющимися». Фотий далее объясняет это так: «…ризу Богоматери все до одного носили вместе со мною для отражения осаждающих и защиты осажденных… Как только девственная риза эта обнесена была по стене, варвары сняли осаду города».

Несколько позже, согласно рассказу византийского императора Константина Багрянородного, его дед, император Василий Македонянин «народ Россов, воинственный и безбожнейший… привлек к переговорам и, заключив с ними мирный договор, убедил сделаться участниками божественного крещения…». И после этого, в начале 867 года, патриарх Фотий с глубоким удовлетворением писал, что «так называемые русы… переменили… нечестивое учение, которого держались ранее, на чистую и неподдельную христианскую веру и любовно поставили себя в ряду наших подданных и друзей вместо недавнего грабительства и великой против нас дерзости… И… они приняли епископа и пастыря».

В этом событии или, вернее, цепи событий (жестокое нападение войска Руси на Константинополь – неожиданный его уход, хотя все говорит об обреченности города – принятие частью Руси из рук Византии христианства) есть нечто таинственное, как и в целом ряде других событий истории Руси-России. Патриарх Фотий исходя из того, что Русь еще была языческой, объясняет все обнесением ризы Богородицы по стенам вокруг Константинополя. В глазах Фотия русы-русские – только «объект» этого молитвенного деяния жителей Константинополя. Позднейшие византийские хронисты, пытаясь отбросить мысль о «великодушном» уходе Руси от готового пасть Константинополя, выдумали, что будто бы ризу Богоматери «приложили… к поверхности моря и… внезапно поднялось… непрерывное восстание волн, и суда безбожных руссов разбились»; этот позднейший вымысел во многом повторила, увы, и наша летопись, питавшаяся византийскими хрониками. Между тем патриарх Фотий, который сам обносил ризу вокруг стен, ничего об этом явлении не сообщает. Напротив, он с горечью говорит о том, что в то время, когда русские корабли обложили город, «море тихо и безмятежно расстилало хребет свой, доставляя им приятное и вожделенное плавание».

И скорее уж надо видеть тайну в поведении пришельцев из Руси; если искать следы божественной воли, она воплотилась не в действиях византийцев, а непосредственно в поведении русских, чью волю она и направляла, хоть они и не были еще крещены…

Тютчев сказал о России:

Удрученный ношей крестной,

Всю тебя, земля родная,

В рабском виде Царь Небесный

Исходил, благословляя.

«Всю тебя» относится, надо думать, не только к протяженности русского пространства, но и ко времени – всему времени русской истории, с самого ее начала. И событие 18 июня 860 года нам следует знать и помнить…

* * *

Итак, к концу VIII века на территории будущей Руси возникают два центра власти – в Ладоге, на землях самого северного племени словен, и в Киеве, где решающую роль сыграли поляне. Первый князь Южной Руси Кий осуществляет мирное путешествие в Константинополь, начиная тем самым многовековую традицию исключительно важных для Руси взаимоотношений с Византийской империей, которая вплоть до XIV–XV столетий являла собой наиболее высококультурное государство в западной Евразии. Стремление Кия к Византии настолько сильно, что он пытается перенести центр своей власти на соседний с ней Дунай, основывая здесь другой Киев. Но сопротивление местного населения заставляет его вернуться на Днепр. Летопись сообщает о целом «княжеском доме» Кия – о его братьях Щеке и Хориве и сестре Лыбеди – и о том, что в дальнейшем Южной Русью правили их потомки.

Уже при этих потомках в Киев пришло войско Хазарского каганата и обложило данью полян, северян, радимичей и вятичей. Летопись сообщает, что от «дыма», то есть очага, дома, хазары брали, в частности, по «шелягу»; недавно было выяснено, что это древнееврейское слово («шелаг») обозначает белую – серебряную – монету (выше говорилось, что реальная власть в Хазарском каганате принадлежала не хазарам, а иудеям).