Несчастный терял голову от всех этих подозрений и вконец извелся, пока ухаживал за больной, метался по дому, где все было перевернуто вверх дном, и вынужден был все делать сам — и кашу варить для Кончеттины, и рожицу мыть Этторе… Может, они вовсе и не его дети, эти ни в чем не повинные существа!.. Нет, так дальше продолжаться не может! Донна Санта скажет в конце концов правду, если она и в самом деле женщина святая, — чтобы избавиться от угрызений совести.
Но она так ни в чем и не призналась, даже умирая, даже священнику, пришедшему к ней с причастием. Потом дон Эразмо взял святого отца под руку и повел вниз по лестнице, — ноги у него подкашивались, — чтобы поговорить с ним с глазу на глаз и узнать наконец эту распроклятую правду…
— Если верно, что потусторонний мир существует… Если это так, то следует отправляться туда с чистой совестью… Особенно когда речь идет о таких делах, из-за которых порядочный человек навсегда теряет сон и аппетит… Тем более что он готов все простить… как добрый христианин…
Ничего! Даже исповеднику ни слова не сказала жена.
— Поистине святая женщина, дорогой дон Эразмо! Вы можете гордиться ею…
Или его жене и в самом деле нечего было скрывать, или святые тоже бывают жестокосердными…
И если дон Эразмо не смог снять с души этот камень тогда, то и потом ему так никогда и не удалось избавиться от мучительного сомнения, и кровь всегда бросалась ему в голову, стоило кому-нибудь прийти в гости, повстречаться на улице или в аптеке, где он появлялся не более чем на четверть часа. Это сомнение превращало его дом в ад, отравляло даже пищу, которую он ел за одним столом вместе с этим выводком ребятишек, пожиравших целые корзины хлеба, — кто знает, сколько среди них было чужих, — и вместе с женой, все мысли которой после того, как она вернулась от смерти к жизни, по-прежнему были заняты только мужем да домом, молитвами да исповедями.
— И как же ты только исповедуешься? В чем же вы, женщины, каетесь исповеднику?.. Если никогда не говорите правду!..
Бедняжка в отчаянии плакала, все отрицала и без конца клялась. Кузина Орсола иной раз прибегала на шум и выкладывала ему все, что думает по этому поводу:
— Да что вам от нее нужно в конце-то концов?.. Или вы хотите, чтобы она наговорила на себя? Хотите во что бы то ни стало быть рогоносцем?
И ему приходилось умолкать и проглатывать все это! А когда дон Криппа и аптекарь принимались смеяться над другими несчастными мужьями, ему приходилось опускать глаза и менять тему разговора.
