Грех - [19]

— Раньше никто не думал, что Красная армия может что-либо сделать, — сказал он, — конечно, нечего ожидать от этого правительства, но оно смотрит за порядком, при таких условиях можно работать и постепенно налаживать дело.

Было смешно наблюдать, что он одновременно ругал революцию и осведомлялся боязливо о том, прошла ли опасность и не могут ли возникнуть опять новые беспорядки.

Так как я знал, что в провинции происходили ужасные бесчинства, то я спросил его, как в их районе проявлял себя красный террор, который последовал за покушением на жизнь Ленина. Он стал смеяться: «Мы отделались очень легко. Произошло только следующее: у богатой купеческой вдовы был большой дом, полный всякого рода вещами, прекрасными ножами, вилками, одним словом, дом — полная чаша. У нее было, например, двадцать два самовара разной величины, это был типичный купеческий дом. У нее было столько скатертей, что она не могла бы их употребить все, проживи она хоть до ста лет. Однажды, в начале прошлого лета, к ней пришли и сказали, что ее дом нужен и что она должна выехать. Два дня она бегала повсюду в надежде изменить решение. Но когда она убедилась, что ничего добиться не может, то сложила все, что у нее было: самовары, ножи, вилки, сервизы, белье, пальто (у нее было больше дюжины шуб) и т. п. на чердак, заперла, запечатала и просила председателя Совета прийти и наложить свою печать. Все происходило так мирно, что председатель поставил у дверей часового, чтобы не сорвали печать. Скоро появились сведения о красном терроре в Петрограде и Москве. Совет устроил заседание и решил действовать. Но так как отношения между всеми нами были слишком хороши, то они не решались причинить кому-нибудь настоящее зло. Тут вдруг вспомнили о чердаке бедной Марии Николаевны. Сорвали печати и вытащили оттуда кухонную посуду, ножи, вилки, тарелки, мебель, двадцать два самовара, шубы, погрузили все это на телеги, повезли в Совет и там объявили все вещи национальной собственностью. Неделю или две позже праздновали свадьбу дочери одного из членов Совета, и неизвестно как, но на столе очутились ножи и вилки, а самоваров оказалось столько, что можно было угостить чаем сто человек».

Теоретик революции

После моей вчерашней беседы с капиталистом, жертвой революции, я рад, что могу сегодня, наоборот, сообщить о беседе, которая произошла у меня с одним из главных теоретиков революции. Владелец кожевенного завода был поучительным примером того, какое действие производит революция на отдельного человека. Теоретик революции был неспособен принять в соображение ни свои личные интересы, ни интересы других лиц, он рассматривал все через призму гигантского коллективного процесса, в котором переживания отдельной личности имеют не больше значения, чем переживания муравья в муравейнике. Бывший член экономической миссии в Берлине, яростный противник Брестского мира, редактор «Правды», автор многих книг по экономической политике и революции, неутомимый теоретик нашел меня пьющим чай в зале отеля «Метрополь». Я только что купил номер газеты, в которой была воспроизведена карта всего света, где большинство европейских государств было окрашено в красный или розовый цвет в зависимости от того, восторжествовала ли там революция или только ожидалось ее наступление. Я показал эту карту Бухарину и сказал ему: «Что же вы теперь удивляетесь, если за границей о вас говорят, как о новых империалистах?»

Бухарин взял карту и начал ее рассматривать.

— Идиотство, совершенное идиотство! — сказал он. — Впрочем, — добавил он, — я думаю, что мы вступили в период революции, которая может продолжаться лет пятьсот, до тех пор, пока революция не восторжествует во всей Европе и вообще в мире.

У меня в резерве была теория, которую я обыкновенно рассказывал всякого рода революционерам и почти всегда с интересными результатами. Я сообщил ее Бухарину.

— Вы всегда говорите, — сказал я, — что в Англии будет такая же революция. Но вы никогда не принимали в соображение, что Англия по существу представляет из себя фабрику, а не хлебный амбар, так что при революции мы немедленно были бы отрезаны от всякого подвоза продовольствия. По вашей же теории английский капитал соединился бы с американским, и через шесть недель нам нечего было бы есть. Англия не Россия, которая может прокормиться, передвигаясь с места на место. Шесть недель революции в Англии, и у нас были бы голод и реакция одновременно. Я даже того мнения, что революция в Англии может скорее повредить России, чем принести ей пользу.

Бухарин засмеялся:

— Вы старый контрреволюционер. Это все было бы, верно, но вы должны быть более дальновидным. В одном вы правы. Если революция распространится в Европе, то Америка прекратит всякий подвоз продовольствия. Но к тому времени мы получим хлеб из Сибири.

— Но неужели бедная Сибирская железная дорога сможет снабжать хлебом Россию, Германию и Англию?

— Когда дело дойдет до этого, тогда уже не будет Пишона и его друзей. Нам придется кормить и Францию. Вы не должны еще забыть, что в Венгрии и Румынии много хлеба. Как только гражданская война в Европе прекратится, Европа сама себя прокормит. С помощью немецких и английских инженеров мы скоро превратим Россию в настоящую житницу, которая будет в состоянии прокормить все рабочие республики Европы. Но и тогда мы будем стоять у начала нашей задачи. В тот момент, когда вспыхнет революция в Англии, все английские колонии присоединятся к Америке, тогда наступит черед Америки. И, наконец, настанет момент, когда все мы должны будем соединиться, чтобы разрушить последний оплот капитализма в какой-нибудь буржуазной республике Южной Африки.